Лев

— Вы знаете, кто это — Кинг, которого моя дочь ждет до вечера, чтобы он ее проводил? И чей голос мой муж узнает? Вы знаете? — Сибилла перевела дух, чтобы закончить пронзительным вскриком: — Это лев! Лев! Хищник! Чудовище!

Она была на грани истерики и, видимо, сама это поняла. Отчаяние и стыд стерли все иные чувства с ее лица, она выбежала из комнаты.

Патриция сидела очень прямо в своем нарядном платьице, но загар на ее щеках словно потускнел.

— Пойди к ней, — сказала она своему отцу. — Ты ей сейчас нужен.

Буллит повиновался. Девочка посмотрела на меня. Взгляд ее был непроницаем. И я ушел. Никому из них я не мог помочь.

«Дочь льва», — говорили о Патриции люди в заповеднике.

XIII

Бого, ожидавший меня перед хижиной, вошел вслед за мною в комнату и спросил:

— Когда подать ужин?

Его форменная одежда, его голос, его лицо, его манера себя держать, а главное — необходимость отвечать ему, все взвинтило меня до предела.

— Какой там ужин! — сказал я. — Да ладно, поем позднее.

— Месье хотел, чтобы я сложил вещи сегодня, чтобы уехать утром, — напомнил Бого.

— Уедем, когда я захочу, — ответил я, стискивая зубы.

Бого заколебался, склонил голову, но все же спросил:

— Но ведь мы уедем, месье, правда?

Его тон, выражавший боязнь, упрек и упорное желание покинуть заповедник как можно скорее, был мне невыносим.

— Это уж мое дело, — ответил я.

— А как же самолет, месье? — пробормотал Бого.

Наверняка я бы поступил точно так же, даже если бы мой шофер не проявил столько упорства. Но в этот момент мне казалось, что только дух противоречия против отвратительного насилия заставил меня восстать. Я вырвал листок из блокнота, написал несколько строчек и приказал Бого:

— Отнеси это в бунгало, и немедленно!

В этой записке, адресованной Буллиту, с просил передать во время ближайшего сеанса радиосвязи с Найроби, что я аннулирую свой билет на послезавтрашний рейс на Занзибар.

* * *

По расписанию электростанция заповедника прекратила работу в десять часов. Я зажег лампу-«молнию» и устроился на веранде. Бутылка с виски стояла под рукой. Но я к ней не прикасался. Мне не хотелось ни пить, ни есть, ни спать. А главное — ни о чем не хотелось думать. Становилось светло. Ночь была прозрачной. В темноте резко выделялись сухие линии колючих деревьев и столообразный силуэт Килиманджаро. Соломенный навес крыши скрывал от меня небо и звезды. Мне это было безразлично. Мысли мои обратились к самым обыденным делам. Я думал, не позабыл ли я чего-нибудь из списка покупок, который передал Бого. На рассвете он должен быть отправиться за тридцать километров от заповедника, в деревню Лантокито к бакалейщику-индийцу. Посмеиваясь про себя, я вспомнил, каким испуганным стало похожее на черепаху лицо моего шофера, когда он узнал, что мы остаемся здесь, среди диких зверей, бог знает еще на сколько дней. А потом я вообще ни о чем не думал. Наверное, устал…

Звуки джунглей — потрескивание, стоны, посвист, шепот — обступили хижину таинственным ночным хором. Время от времени слышался жалобный вопль, или грозное рычание, или пронзительный призыв. А иногда в глубине далекой поляны проплывали огромные тени.

Я ждал, внутренне затаив дыхание. Зачем утомлять разум? Кто-нибудь придет и объяснит мне все ночные тайны, смысл моего присутствия в заповеднике и почему я не могу отсюда уехать.

Но я напрасно сидел на веранде до предутреннего часа, когда перила уже покрылись росой. Никто ко мне не пришел.

Часть вторая

I

Я с трудом открыл глаза. На сей раз меня разбудила не прелестная маленькая обезьянка, а мой шофер Бого.

— Завтрак, месье, — повторял он. — Завтрак.

— Завтрак? — переспросил я.

— Да, месье. Уже больше двенадцати.

— Я, наверное, поздно заснул.

В моем ответе прозвучали виноватые нотки. Тут уж я ничего не мог поделать. За многие недели я сам приучил Бого к точным маршрутам и твердому расписанию. Отъезды, прибытия, трапезы — все подчинялось строгим правилам. Я делал все возможное, чтобы каждое мгновение моего путешествия приносило мне максимум новых знаний и ощущений. Бого понял это и был целиком со мной согласен. И вот на тебе — вдруг я сам нарушил и ниспроверг мною же установленный — закон. Ему приходилось вытаскивать меня из постели, чтобы накормить!

Все мое тело затекло и ныло, словно меня избили. «Это, вероятно, потому, — подумал я, — что я почти всю ночь просидел, не двигаясь, на веранде». С трудом доплелся я до ванной. Однако ни горячая вода, ни холодная не вернули мне ни сил, ни бодрости духа, как обычно. Я был измучен морально. Все меня раздражало, и больше всего — я сам.

Опять консервы, — на какой же срок я к ним приговорен?

Занзибар… Я никогда туда не выберусь. Занзибар, райский остров в Индийском океане, весь пропитанный ароматом гвоздики.

И зачем я застрял в этом заповеднике? Ради чего отказался от последнего и наверняка самого прекрасного этапа своего путешествия?