Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт

Я внимаю, отозвался Кляйнцайт. От мелодии для того, что ходило вверх тормашками в бетоне, он перешел к мелодии для безмолвия.

Не обязательно, между прочим, сказала Подземка.

Только ради денег, отвечал Кляйнцайт. Мои извинения. Попа у него совсем замерзла в союзе с бетоном, безмолвием и скалой внизу.

Сестра стояла, держа каску, слушая лязг падающих в нее денег. Не уверена, правильно ли это, сказала она Богу.

А что тут не так? – спросил Бог.

Это, я не знаю, язычество? – произнесла Сестра.

Надо идти в ногу со временем, сказал Бог.

Мы об одном и том же говорим? – спросила Сестра.

Обычно да, ответил Бог. В смысле, много ли о чем на самом деле можно поговорить. Все это примерно одно и то же, правда же.

Я сказала, это язычество, сказала Сестра.

Я в курсе, ответил Бог, а я сказал, что надо идти в ногу со временем.

Большое спасибо, сказала Сестра. Беседа с тобой очень полезна. В самом деле, не буду больше отрывать тебя от работы.

Да ладно, я только за, если меня отрывают, сказал Бог. Творение вовсе не так трафаретно, как многие считают. Его не делаешь раз – и тут же все готово, как в той оратории Хайдна. Этим изо дня в день нужно заниматься.

Только остановишься веки смежить, как все насмарку, все начинай сызнова. И батюшки-светы, уж я время от времени моргал. К тому же, конечно, есть плохие дни и есть хорошие, совсем как оно в мире происходит. Бывают дни, когда мне хорошая мысль в голову не приходит тысячелетиями. Но ты что-то говорила.

Я сказала «до скорого», ответила Сестра.

До скорых встреч, сказал Бог. С тобой всегда приятно поболтать. С учетом того, что ты человек, ты совсем недурно беседуешь. Мне-то они по большей части чепуху несут. Чтоб хоть сколько-нибудь разумно побеседовать, нужно идти к камням или океанам.

– Думаю, мне больше не удастся вывернуться из этого положения, – сказал Кляйнцайт. – В следующий раз захвачу такое, на чем сидеть. Сколько мы собрали?

Сестра сосчитала.

– Один фунт двадцать семь.

Кляйнцайт взглянул на часы.

– Два часа, – произнес он. – Отнюдь не плохо. Сделаем перерыв на чай.

Они зашли в ту кофейню, где Кляйнцайт пил кофе и ел фруктовые булочки с Рыжебородым. Они с Сестрой взяли кофе и фруктовые булочки, ни тот, ни другая ничего не сказали.

Кляйнцайтова попа оставалась онемевшей, и, думая о том, на чем можно сидеть, он обнаружил у себя в уме кресло в конторе, откуда ему дали под зад. Вместе с креслом явились клиенты и их заказы: зубная паста «Бзик», «Аналь Петролеум Вазелин», «Порча Моторз Интернэшнл», «Городские Концепции Некрополь Лтд.» и «Фиговые Хрустики Палмна-Королевские Дядюшки Жаба». В уме у него кратко взревел по широким скоростным трассам комплекса Некрополя, назначенного заменить собой почти весь город к северу от реки, на «чингис-хане-марке-II» производства «Порчи» Дядюшка Жаб. Широкая пасть Дядюшки Жаба ритмично открывалась и закрывалась, жуя «Фиговые Хрустики Палмна-Королевские». Дядя Жаб пропал, скоростные трассы опустели. В больнице на его тумбочке лежал бланк: гипотенектомия, асимптоктомия, стреттоктомия.

– Пойдемте ко мне? – предложила Сестра.

Кляйнцайт кивнул, встал, опрокинул кофейную чашку, перевернул стул, поднял стул, ударился головой о столик, когда выпрямлялся, схватил глокеншпиль, снова опрокинул стул. Сестра вывела его наружу.

В поезде они держались за руки, терлись коленями. КЛЯЙНЦАЙТ ВЫИГРЫВАЕТ, сказали все заголовки в газетах у всех. Он скромно отвел взгляд, стиснул Сестре бедро. Поднимаясь на эскалаторе из Подземки, он с легким безразличием смотрел на девушек с плакатов белья, мысленно одевал тех, кто не соответствовал его стандартам.

У Сестры. Кляйнцайт вздохнул, когда время раздалось вширь. Книги, да. Пластинки, да. Плакат из галереи «Тейт»: Каспар Давид Фридрих, 1774–1840. Темные корабли, печальное закатное небо, фигуры на переднем плане. Китайский воздушный змей. Пресвятое Сердце, да, и оно тут. Маленький латунный Шива Натараджа, Владыка Танца. Индийское покрывало. В уме у Кляйнцайта вспыхнуло прекрасное смуглое лицо Кришны. Туркменские подушки. Бархатный слоник, цветочные узоры. Войлочный кролик. Снимок Сестры и двух сиделок перед больницей. Фотография Сестры с родителями. Старые круглые часы с маятником в корпусе, стоят.

Сестра зажгла газовый огонь, воскурила благовоние, поставила квартет Моцарта. Пресвятое Сердце и Моцарт, ну, вот они. Пресвятое Сердце помалкивало.

– Джин или виски? – спросила Сестра.

– Виски, пожалуйста, – ответил Кляйнцайт. Подошел к окну. Небо, как и прежде, было серым, колпаки на трубах терпеливы. – Хорошо бы дождь, – промолвил он.

Начался дождь.

– Спасибо, – сказал Кляйнцайт. Газовый огонь урчал. Кляйнцайт приподнял покрывало, одеяла. Простыни и наволочки в цветочек, свежие и новые, не наспанные. Сестра принесла ему выпить, выгнула шею, когда Кляйнцайт ее погладил. Выпивку он отставил в сторону. По-настоящему я это впитаю через много недель, подумал он. Это больше, чем можно поверить.