Лев Майсура

— Жатва почти закончена, — продолжал такка. — Вместе с моими полейя ты получишь свою долю риса. Весь лишний рис мои сыновья повезут на продажу в Страну, которой правят женщины[148]. А потом должен начаться сезон праздников и свадеб — как было искони в Курге. Однако мы чем-то прогневали своих богов и предков. Беды посещали нас и раньше. Бывало, целые деревни вымирали от неведомых болезней, высыхал в поле рис, падал скот, а матери находили младенцев окоченевшими в колыбелях. Но разве это беда в сравнении с той бедой, которая то и дело приходит в наш край с востока? Мы молимся в ту сторону, откуда восходит солнце, но вместо благодати оттуда являются сипаи чужого нам властелина. И в борьбе с ними во множестве гибнут отважные мужчины — надежда Курга...

Лицо такки темнело с каждым словом:

— Но мы все равно останемся верными слугами наших махараджей, которых чужой властелин который год держит в плену. Снова и снова будем мы подниматься против Майсура. Война берет с нас тяжелую дань. Моя окка опустошена. Многих мужчин уже нет в живых. Другие служат Майсуру, и никто не знает, когда они вернутся домой. Потеряли своих женихов из соседних окка многие красивые молодые девушки. Погляди, сколько в моем доме женщин в белых одеждах. Это — вдовы! Ты никогда не сможешь стать настоящим кодагу, джаван. Для этого нужно быть дважды рожденным. Но ты умеешь держать оружие. Скажи, не хотел бы ты навсегда остаться в моей окка? Нравится ли тебе Парвати?

Так вот оно что! Вот почему удерживал его старик в своей окка! Джеймс вдруг вспомнил, как ласково глядела на него у колодца и в поле дочь такки — молодая вдова с красивыми широкими бровями. Нет, в Курге оставаться невозможно. А возьми он в жены молодую вдову, у него потом не хватит духу бросить ее на произвол судьбы. Нужно было как-то выкручиваться.

— Спасибо, такка! Парвати — славная женщина. Но мне нужно подумать. У меня есть родина и близкие...

На лице старика появилась странная усмешка. Он видел Джеймса насквозь.

— Ради дочери я готов нарушить старинные обычаи и законы Курга, джаван. Однако поменять родину в самом деле нелегко. Особенно поневоле. Я вот тоже никак не мог привыкнуть к равнинам Декана. Ступай, подумай!

Джеймс отошел от крыльца. Еще новая забота! У деревенской житницы хлопотали женщины полейя, насыпая зерно в большие мешки. Через несколько дней мешки эти взвалят на быков, и небольшой караван двинется на Малабар. Нужно бежать, пока будут отсутствовать сыновья хозяина...

В полдень, когда озабоченный этими мыслями Джеймс работал в поле, к нему подошел Аччху.

— Эй, джаван! Моя жена слыхала твой разговор с таккой. Хочешь ты остаться в нашей деревне? Да говори правду — ты спас моего сына, которого мы с женой ждали целых десять лет.

Джеймс успел хорошо узнать Аччху. Это был верный и честный человек, которому можно было довериться.

— Нет, к здешней жизни мне не привыкнуть, Аччху. По правде говоря, у меня нет своего дома, но все равно меня все сильней и сильней тянет на родину.

Аччху мотнул головой:

— Я так и знал. Недаром говорят — вдалеке и звук барабана приятен. Далекая родина кажется тебе милей дочери хозяина. Тогда уходи...

— Я уж пробовал...

Полейя быстро огляделся вокруг:

— Осторожный, обжегшись на молоке, дует на простоквашу! Ты не знал дороги к морю. Я расскажу тебе, как нужно идти. У кодагу тебе все равно не прижиться. Уж очень гордый они народ! Чужаков не любят и рабов своих не слишком жалуют. Для них ты вроде нашего брата полейи. У них такой обычай: родился младенец, так его пуповину зарывают на середине поля окка. А ты прирос пуповиной к другим местам — за тысячи косов от Курга...

Через неделю сыновья хозяина принесли жертву своим ружьям и киркутти, помолились духам предков у храма и отправились в дальнюю дорогу. Жители Курга с незапамятных пор продавали свой рис на Малабаре. На тамошних базарах можно выменять на рис оружие, порох, табак, соль и пряности...

Молодой кодагу, который остался в окка, удвоил бдительность. Он почти не слезал с помоста у ворот и не расставался с ружьем. А Джеймсу начали давать работу поблизости от деревенского частокола, и ему стоило больших трудов перепрятать найденные киркутти и сумку на краю поля, откуда начинается тропа на запад.

На следующий день после ухода каравана Джеймс чистил деревенский пруд. Из этого пруда женщины окка брали воду для домашних нужд. Подошел Аччху.

— Пора, джаван, — сказал он. — Позади житницы есть лаз. Ночью выберешься через него. На тропе будь осторожен. В лесу — тьма хищных зверей. И гляди — не попадись старому слону, которому хозяйский сын пальнул в лоб. Последнее время он бродит вокруг нашей деревни...