Лев Майсура

При народе Хайдар Али низко кланялся махарадже, но, раскрыв очередной заговор против себя, он с таким холодным презрением выговаривал ему, словно тот был провинившимся мальчишкой. И махарадже не оставалось ничего, как молча глотать оскорбления да мысленно жестоко казнить дерзкого наика.

Порой, помимо своей воли, махарани восхищалась успехами Хайдара Али на полях битв, его дипломатическим талантом. На ее памяти майсурские сипаи, которым истощенная казна не платила по многу месяцев подряд, не раз толпами приходили к дворцу Водеяров, проникали во внутренние покои и даже в спальню самого махараджи, требуя уплаты жалованья. Это было невероятным унижением для правящего рода. При Хайдаре Али такого не случалось ни разу.

И сам Майсур расцвел и окреп. Жить в нем стало легче и безопаснее. Маратхи и войска низама, которые раньше то и дело подступали к стенам города с требованием уплаты старых долгов, боялись армии Хайдара Али. Казна была полным-полна. В тихом доселе Шрирангапаттинаме ключом била жизнь — он становился поистине столичным городом. На острове вырастали дворцы, разбивались прекрасные сады. Окрестности расцветали. И все — благодаря узурпатору.

Хайдар Али не разрешал Водеярам выезжать за пределы города, и они могли встречаться с верными людьми лишь в старинном храме Шри Ранги. Чернотелый идол мог бы, вероятно, немало рассказать о том, сколько раз собирались у его алтаря заговорщики, сколько планов уничтожения Хайдара Али замышляли они и какая лютая ненависть клокотала в их сердцах. Право, не бога Вишну, созидателя и охранителя, почитали эти люди, а свирепую богиню Кали или самого бога смерти Яма.

Но вот как будто бы блеснул луч надежды для Водеяров. Из далекого Читтура купец Шетти прислал гонца с известием о болезни и возможной смерти Хайдара Али. Махарани ликовала: «Наконец-то! Старая хитрая собака издыхает!» И в ее красивых, подведенных каджалом[96] глазах впервые засверкали торжество и жестокая радость: «О Вишну! Наконец-то ты услышал мои молитвы!»

Между тем с Малабара спешно прибыл новый фаудждар Саэд Мухаммад — бывший начальник личной гвардии Типу. Все поняли в столице, что Хайдар Али свел последние счеты с жизнью. По городу поползли тревожные слухи. Невесть откуда взявшиеся кликуши начали предвещать конец мира...

Самое бы время для решительных действий! Но Саэд Мухаммад железной рукой быстро навел порядок в столице. Караулы у дворца Водеяров были утроены, и махарани оказалась отрезанной от всего мира. Не в силах предпринять что-либо, она рассчитывала на приход маратхов, низама или англичан, с которыми была в деятельной переписке. Все последние дни она провела в напряженном ожидании вестей. И вести эти, как всегда, пришли из храма Шри Ранги...

Слуга доложил, что главный жрец храма Шри Ранги явился с важной новостью. Через минуту жрец и Мурти распластались на полу перед легкой занавеской, за которой сидела махарани. Древний запрет не позволял ей появляться перед мужчинами.

— Поднимитесь! — властно приказала махарани. — Рассказывай, Мурти.

Джетти, встав на одно колено, заговорил:

— Я прибыл сегодня из Мадраса от твоего верного прадхана[97] Тирумаларао, махарани. Он велел доставить тебе важную бумагу, которая, по его словам, дороже Кох-и-Нура[98]. Я нес ее в бамбуковом посохе. Вот она!

И Мурти с поклоном передал махарани тугой свиток с сургучной печатью канцелярии Мадрасского президентства. Махарани приняла свиток, проверила, целы ли печати, и, не вскрывая, положила рядом.

— Хорошо! Что говорил Шетти?

— Шетти говорил, что дни Хайдара Али сочтены. Вазиры Пурнайя, Мир Садык и Кишан Рао твердят, что наваб поправляется, но все это только для отвода глаз и успокоения армии...

На смуглых щеках махарани вдруг пробился румянец. Надежда горячей волной прилила к ее сердцу.

— Ты был в хайдаровом лагере, Мурти. Скажи, помнят ли сипаи Майсура о своем законном господине?

У Мурти захватило дух, однако он сумел сказать вполне искренним тоном:

— Помнят, махарани. Им надоело служить Хайдару Али. Они все с Чамраджем Водеяром...

Махарани испытующе поглядела на него.

— Что ж! Как бы там ни было, я довольна тобой, Мурти. Не однажды отправлялся ты в Мадрас и Бомбей, в Пуну и Хайдарабад и всегда верно выполнял все наши приказы...

Махарани протянула руку к красивой резной шкатулке и достала из нее небольшой туго набитый кошелек.

— Вот награда за твою верность. Ты уже стареешь, и тебе нелегко будет биться с молодыми джетти на аренах столицы. Ступай! Нужно будет, я пошлю за тобой...

Прижимая к груди кошелек, Мурти попятился к двери и исчез. После его ухода махарани обратилась к жрецу:

— Может, пора его уничтожить? Он слишком много знает.

— Не стоит, махарани. Он предан тебе, словно собака, и не выдаст даже на плахе.

Махарани принялась за свиток, из которого на колени ей выпали два плотных густо исписанных листка бумаги. По мере того как махарани читала эти листки, на лице ее отражались то радость и надежда, то сожаление и разочарование.