Лев Спарты

Она отпрянула от него и посмотрела на лежащие на земле плащ и доспехи.

– Но ты не ранен – и вот твое оружие, твой…

Она замолчала от всеобъемлющего удивления.

– Ты опять стал спартанцем!

– Леонид принял меня как свободного человека.

– Ты должно быть совершил что-нибудь удивительное.

– Мне повезло – я оказался в нужном месте в нужное время. Но Элла, как твоя лихорадка?

– Она прошла…

– Ты должно быть сильно ослабла после…

– Со мной опять все в порядке.

Их возбужденные голоса перебивали друг друга. Каждый хотел задать так много вопросов другому, но не имел времени на выслушивание ответов.

– Старая Торис, – пояснила Элла, – напоила меня отваром горных трав. Она такая добрая и мудрая.

Он подвел ее к камню, и они сели. Он прикоснулся к ее руке, а она приложила ладонь к его щеке. Они касались друг друга легко, но настойчиво, общаясь кончиками пальцев, пока их голоса обсуждали другие вещи.

– Теперь я могу опять смотреть в твои глаза, – сказал Теусер. – Ты больше не должна меня стыдиться.

Элла рассмеялась.

– Но я всегда только гордилась тобой – даже когда тебя с позором провели по городу. Но…

На ее лицо набежала тень, словно лихорадка вернулась, чтобы прикоснуться к ее щекам серыми костяшками, более мощными чем пальцы Теусера.

– В чем дело? – спросил он.

– Я много думала.

– О чем?

– Я наблюдала за Самосом и Торис. Они простые люди. Они состарились вместе в бедности…

– Я не могу обещать тебе богатств, – произнес Теусер, – но мы не будем бедными.

– Меня беспокоит не бедность, – спокойно сказала она. – Пусть они бедны, но с приближением каждой ночи Торис знает, что ее мужчина будет спать рядом с нею. Теусер… Я не хочу, чтобы ты умер.

Теусер был шокирован. Восторг ночной вылазки, счастье обладания оружием и доспехами, знание того, что ему будет позволено принять участие в великой битве – опять превратили его в спартанца. А спартанцам не к лицу была подобная сентиментальность. О смерти не говорили. Никто и никому не желал вслух остаться в живых.

– Я знаю, – продолжила, сомневаясь, Элла, – я все знаю. Нас, спартанцев учат, что мы должны быть храбрыми. Я знаю, что наши мужчины должны умирать, но не отступать в бою. Но я также знаю, что будет несправедливо, если такая любовь, как наша, – умрет.

Он обнял ее.

– Она не умрет.

– Теусер, ты видел врагов вон там, на равнине? Ты внимательно смотрел? А здесь только триста бойцов, поддерживаемых каким-то сбродом, который нельзя считать настоящими воинами в том смысле, в котором мы привыкли понимать это слово. Где остальные?

– Они придут, – ободряюще произнес Теусер. – Они скоро выступят, в этом не может быть сомнений. И эти люди из других городов…

– И все считают, что спартанцы должны начать умирать первыми! – взорвалась она. – Словно мы были рождены только для того, чтобы умереть. Почему это так?

– Мы – солдаты Греции. Все остальные – просто ее граждане, которые во время войны вышли сражаться за нее. Мы тренируемся всю жизнь. Когда стране угрожает опасность, каждый грек обращает свой взор на спартанцев. И мы с гордостью несем нашу ношу.

– Но где же остальные спартанцы? – упорствовала Элла. – Почему они не пришли?

– Они придут.

– Когда?

Теусер пожал плечами.

– Я не знаю. Но они придут. Наш народ никогда не бросит нас.

Он поднял рукой ее подбородок и попытался ее поцеловать. Но когда их губы встретились, послышался приближающийся перестук конских копыт. Он доносился с дороги, проходившей неподалеку от этого укрытого места. Они оторвались друг от друга, не сговариваясь встали и пошли через кусты.

Мимо промчался всадник на гнедой лошади, вторую он увлекал за собой, держа за уздечку. Пока они смотрели, он послал лошадей в галоп и исчез в направлении спартанского лагеря.

– Это гнедые царя, – сказал пораженный Теусер.

– А на них – Демитрий, кучер тети Горго.

– Скорее всего он прибыл с важными известиями из Спарты. Я должен вернуться в лагерь.

Он повернулся, чтобы направиться к сверкавшим на солнце доспехам и плащу, и в это мгновение Элла схватила его за руку.

– Нет!

– Элла…

– Нет! – закричала она. – Не спеши. Несколько секунд, Теусер. Быть может, нам осталось быть вместе совсем немного, но эти мгновения могут оказаться более прекрасными, чем все годы, которые мы провели и, быть может, проведем в этом мире. И если эти мгновения – все, что нам осталось…

– Элла, я должен идти.

Она засмеялась и ослабила хватку. Они испытывающе посмотрели друг на друга, и Теусер произнес опять:

– Пусти меня.

– Я не держу тебя, – сказала она с издевкой в голосе.

– Нет, держишь, – прошептал он.

– Прошлой ночью, – произнесла она, – я чуть не умерла потому, что я увидела огни в лагере персов и решила, что ты погиб. И теперь я не уйду, пока не уверюсь, что ты жив. Докажи мне это!

Он подошел к ней, и она прижалась к нему изо всех сил.

– Люби меня, – сказала она, – как ты любил меня в горах в тот день, это было так давно. Меня лихорадило с тех пор, по-моему – прошла вечность. Теперь только ты в силах унять эту лихорадку.

Ее плечо оказалось влажным под его рукой. Ее рот был требовательным и жадным. Теусер произнес срывающимся голосом: