– Ты уже не та девочка, которую я знал в Спарте. Что я сделал с тобой, приведя в это жестокое место…
– Я не нахожу его жестоким. В Спарте я была просто девчушкой, и смерть была где-то далеко. Я стала взрослой, Теусер, взрослой всего за несколько дней. Во время войны юноши становятся мужчинами, а девушки – женщинами. Потому что смерть – удовольствие мужчин, а жизнь – забота женщин.
Она увлекла его вниз за собой, и когда она сняла с себя тунику, то бросила ее поверх его плаща и щита. Ритмичный напев далеких илотов отозвался ритмом в его голове, биением крови в ушах, и вскоре он перестал вообще что-либо слышать и ощущать, кроме охватившего его блаженства.
Демитрий въехал в лагерь спартанцев и остановил лошадей перед царем. Леонид, не веря своим глазам, смотрел на любимую пару коней и едва обратил внимание на напряженный, вежливый поклон илота.
– Ты гнал их всю дорогу от Спарты?
Он склонился, чтобы осмотреть ноги и копыта. Потом он выпрямился и огладил покрытой пеной бок скакуна, на котором Демитрий заехал в лагерь.
– Господин, я привез сообщение от царицы.
Илот передал царю деревянную табличку, поверхность которой была покрыта толстым слоем твердого воска.
– Царица приказала мне, чтобы я сказал вам, что это по ее повелению я взял ваших лучших лошадей. Никакие другие не смогли бы принести меня сюда так быстро. Также она пожелала, господин, что в случае, если мне удастся добраться сюда невредимым, вы дали бы мне свободу.
Леонид кивнул, его внимание уже переключилось на деревянную табличку. Агафон и Пентей подошли ближе и, после непродолжительного совещания, они жестом показали, чтобы я к ним присоединился.
– Мегистий, – сказал царь. – Моя жена прислала мне навощенную табличку, на которой нет никакого сообщения. Какой вывод из этого может сделать провидец?
Я внимательно осмотрел гладкую поверхность и вспомнил, что царица как-то сама дала интерпретацию такому посланию.
Я сказал:
– Леонид, много лет назад, когда твоя жена была еще девочкой, навощенная табличка была послана ее отцу Демаратом.
– Демарат – предатель.
– В то время, – заметил я, – он был изгнанником из Спарты. Хоть он и находился тогда среди персов, но не являлся их сторонником. Поэтому он послал сообщение царю, чтобы предупредить его, что персы собираются вторгнуться в Грецию. Это был поступок человека, который в душе остался спартанцем.
– Пусть так, – нерешительно согласился Леонид.
– Так как он опасался, что послание может быть перехвачено, то вырезал его на самом дереве, а не на воске. После этого он покрыл табличку толстым слоем твердого воска.
Леонид потянулся и отобрал у Агафона копье. Одним движением он насадил табличку на острие и направился через узкую полосу ровной земли к тому месту, где бурлил и шипел горячий источник. На наших глазах он сунул табличку в кипящую воду.
– До чего же женщины – хитрый народ! – заметил он. – Возможно, мы должны предоставить им разработку нашей военной стратегии.
– Например, Артемизии? – с хитринкой в голосе произнес Агафон.
Леонид нахмурился.
– Я говорил о женщинах, – сказал он, – а не о шлюхах.
Он вытащил исходящую паром табличку из воды и положил на камень. Мечом он соскреб толстый слой размягченного вязкого воска. Тот сошел тянущимися, липкими лентами, открыв выцарапанное на дереве послание.
Леонид положил меч и повернул табличку так, чтобы на написанное падало больше света. Мы наблюдали за ним. Все, что мне удалось рассмотреть на его лице, свелось к легкому сужению глаз и дернувшемуся нерву щеки. Закончив читать, он посмотрел вокруг себя с рассеянным выражением лица. В нескольких ярдах от него горел костер. Инстинктивно, Леонид швырнул деревяшку в него, и пламя закружилось вокруг нее.
Агафон настороженно спросил:
– Ты хочешь оставить нас, Леонид?
– Нет. Это касается всех спартанцев в Фермопилах.
Он обвел нас взглядом, словно готовясь вызвать кого-нибудь на бой.
– Мы не можем рассчитывать на то, что наши люди придут к нам на помощь.
Внезапно я понял, что ожидал этого. Это было в предзнаменованиях – темная, неясная угроза, которую я не смог в то время интерпретировать. Тем не менее, я молчал вместе с другими, ибо все свалилось на нас так неожиданно и без всякого объяснения, что у всех перехватило дыхание.
Первым нашелся Пентей.
– Но ведь было договорено, что после окончания праздников, наша армия выступит из города.
– Эфоры приняли тайное решение закрепиться в Коринфе и дождаться Ксеркса там, – мрачно сказал Леонид. – После того как и если, – добавил он, – Ксеркс сокрушит Афины и северную Грецию.
– А как же мы? – требовательно спросил Пентей.
Царь посмотрел на него.
– Есть какие-то вопросы в отношении нас, Пентей?
– Но мы же теперь не можем оставаться здесь?
– В том то и дело, – произнес Леонид, – что нам не остается ничего другого. Мы повинуемся приказам, данным нам не Советом, а народом Спарты и Греции. Мы дали клятву, и она не должна быть нарушена. Народ Спарты ждет от нас – и в этом я уверен, – что мы не покроем себя бесчестьем.
Он повернулся к Агафону.