«Лев Толстой очень любил детей...»

Костылем Лев Толстой не пользовался, зато у него была подробно описанная современниками трость-стул, которая до сих пор хранится в Ясной Поляне. Это могучая конструкция, представляющая собой раскладной табурет на одной ножке с острым железным наконечником. Трость была подарком Петра Алексеевича Сергеенко. Именно с ней Толстой ушел из усадьбы в свое последнее путешествие. Также у писателя имелись другие переносные складные стулья.

В версии самиздата иногда исчезает слово «отнюдь».

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 49 (стр. 78, 79)

Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царство ему небесное: — “Правда, Пушкин плохой поэт?” — “Неправда”, — хотел ответить Ф. М., но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор, как он перевязал свой треснувший череп, и промолчал. “Молчание — знак согласия”, — сказал Лев и ушел.

Тут Федор Михайлович, царство ему небесное, вспомнил, что все это ему приснилось во сне. Но было уже поздно.

Любопытно, что Бродский, упоминая о Достоевском, не забывал добавить «царство ему небесное» (см. например: С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским; впрочем, он вообще любил это выражение).

В творчестве Достоевского мотив снов возникает достаточно часто. Например, в «Идиоте» он пишет: «Иногда снятся странные сны, невозможные и неестественные; пробудясь, вы припоминаете их ясно и удивляетесь странному факту: вы помните прежде всего, что разум не оставлял вас во все продолжение вашего сновидения; вспоминаете даже, что вы действовали чрезвычайно хитро и логично во все это долгое, долгое время, когда вас окружали убийцы, когда они с вами хитрили, скрывали свое намерение, обращались с вами дружески, тогда как у них уже было наготове оружие, и они лишь ждали какого-то знака; вы вспоминаете, как хитро вы их наконец обманули, спрятались от них (…) Почему тоже, пробудясь от сна и совершенно уже войдя в действительность, вы чувствуете почти каждый раз, а иногда с необыкновенной силой впечатления, что вы оставляете вместе со сном что-то для вас неразгаданное?»

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 50 (стр. 80)

Пушкин был не то чтобы ленив, но склонен к мечтательному созерцанию. Тургенев же — хлопотун ужасный, вечно одержимый жаждой деятельности. Пушкин этим частенько злоупотреблял. Бывало, лежит он на диване; входит Тургенев. Пушкин ему: — “Иван Сергеич, не в службу, а в дружбу — за пивом не сбегаешь?” — И тут же спокойно засыпает обратно. Знает: не было случая, чтобы Тургенев вернулся. То забежит куда-нибудь петицию подписать, то к нигилистам на заседание, то на гражданскую панихиду. А то испугается чего-нибудь и уедет в Баден-Баден. Без пива же остаться Пушкин не боялся. Слава богу, крепостные были. Было кого послать.

Опять нарочитое передергивание. Проблемы Пушкина из-за маленького имущества (в т. ч. количества крепостных) хорошо известны. Ср. также с подлинными мемуарными анекдотами о Пушкине, например: «Однажды пригласил он (А. С. Пушкин) несколько человек в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу. Входит граф Завадовский и, обращаясь к Пушкину, говорит: — Однако, Александр Сергеевич, видно туго набит у вас бумажник! — Да ведь я богаче вас, — отвечает Пушкин, — вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный — с тридцати шести букв русской азбуки». (Курганов Е., Охотин Н. Русский литературный анекдот XVIII — начала XIX в. М.: Художественная литература, 1990. С. 215).

Как оказалось, Пушкин действительно пил не только шампанское, но и пиво. Например, в «Путешествии в Арзрум» он пьет немецкое и английское, отмечая, что английское ему нравится больше. В стихотворении «Погреб» он упоминает целый бочонок портера (портерные лавки разрешили открывать в Петербурге в 1807 году). Возможно, любовь к английскому пиву была связана с англоманией той эпохи. В конце концов, именно ему принадлежат бессмертные строки «Я там был, мед, пиво пил».

Д.-М.: «Этот текст очень любила Наталья Горбаневская. Цитировала с такой барской растяжкой, со своим природным грассированием: слава богу, крепостные были…»

В версии самиздата Тургенев забегает «к нигилисткам», что, конечно, поинтересней, чем забегать «к нигилистам».

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 51 (стр. 82, 83)