Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Итогом сказанному могут быть слова М. В. Паперного: «Большинство русского общества – исключением была небольшая группа последователей Толстого, идеологических и литературных, – отвергло Толстого. Ненасилию предпочли насилие, любви к добру – любовь к злу, разуму – иррациональность, простоте и природности – сложность и культуру. Таков был общий культурный выбор накануне революции, и он проявлялся на самых разных уровнях и флангах, от модернистских литературных и интеллектуальных экспериментов до политических проектов нового государства, ведущих к счастью через насилие <…> для очень широкого круга русских писателей, критиков, публицистов, философов, идеологов, церковников, социальных прожектеров и политических деятелей Толстой воплощал и символизировал альтернативу их собственному миру. Толстой был для них живым классиком, они с детства читали его книжки, и они готовы были признать его “великим отцом”. Но он мешал им – “мешал писать”, как сказал Блок, мешал жить и бороться, строить и любить, тратить его наследство»[230].

Л. Н. Толстой предчувствовал, что жизнь будет развиваться по иному сценарию, не соответствующему его моральным принципам. В одном из разговоров со своим зятем, М. С. Сухотиным, он объяснил это очень точно.

«Вот еще, милый мой, что мне вам хотелось сказать. Очень естественно, что вы, сидя теперь в Петербурге, сидя в парламенте, чувствуете, что вы центр всего совершающегося, и невольно вам представляется, что все, что творится вокруг вас, очень серьезно, очень значительно, что вы переживаете момент громадной исторической важности. Но я не совсем так на это гляжу. Я думаю, что действительно начинается какая-то новая историческая драма. Но эта драма будет состоять из нескольких актов, и теперешний первый акт впоследствии окажется самым бледным, самым незначительным актом, который стушуется перед теми тремя-четырьмя актами, которые вступят в историю и произведут что-то такое важное, что мы теперь и представить себе не можем. И вот тогда созыв и работа этой Думы получат надлежащее освещение, и освещение будет иное, чем теперь».

Сухотин М. С. Лев Толстой // Литературное наследство. Т. 69 / АН СССР. Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького. М., 1961. Кн. 2. С. 183.

Итоги: печворк-религия?

«Я часто стараюсь открыть свой разум хорошему, и “субъективно-психологические” последствия этого могут быть весьма глубоки, поэтому я рад быть в контакте с религиозной традицией, говоря, что я молюсь Богу».

Из письма неизвестного профессора Гарвардского университета

Сказанное выше обрекает меня на довольно рискованный шаг – сопоставить веру Л. Толстого с очень интересным явлением духовной жизни Европы последних 40–50 лет. Это так называемая patchwork-религиозность – то есть лоскутная, сшитая из обрезков религиозность.

Здесь я возвращаюсь к волнующей меня постоянно теме секуляризации и изменения роли и форм религии и веры в современном мире. Напоминаю о тех определениях, схемах и графиках, которые были приведены в первой части работы. При желании читатель может вернуться к ним и вспомнить, о чем шла речь.