Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

4. Бунт против святости, который является своеобразным финалом этой секуляризационной программы. С точки зрения ее автора, человек, стремящийся к святости, в конце концов должен чуть ли не испытывать презрение к «прочим смертным, которые о святости не помышляют». Святость имеет ценность только сама по себе, от нее человечеству ни тепло, ни холодно, она неспособна «порождать другие моральные ценности, развивать нравственную силу в обществе и действовать воспитывающим образом на ряд поколений», так как моральная ценность святости обесценивается ее непригодностью для других. Не эгоизм святости, а доброта и гуманность[224].

Реально христианской святости противопоставляется, как это для нас ни поразительно, право человека быть пошлым! Правда, в определенных пределах: это «право» человека на известную долю пошлости и шаблонности, право жить «как все», по заведенному порядку, не мудрствуя, не пытаясь направить свою жизнь по какому-то особенному пути. Таков удел и таково несомненное право человека, в особенности же так называемого «среднего» человека, каких легион[225].

Эта претензия на пошлость складывается из следующих параметров. С одной стороны, это право жить не выше определенного шаблона. С другой стороны, это обязанность не опускаться ниже определенного шаблона. При этом общество предъявляет требования к любому моралисту: по возможности содействовать развитию указанного шаблона, его усовершенствованию, прогрессивному развитию. А для этого нужно только быть порядочным и совестливым человеком: «Выше этого требования моралист в своей критике и оценке людей с нравственной стороны подниматься не должен – под опасением разыграть неблагодарную и не лишенную комизма роль вопиющего в пустыне…»[226].

Примечательно, что сказано все это было всего за несколько лет до самой кровопролитной к тому моменту войны в истории человечества – Д. Н. Овсянико-Куликовский и не подозревает, что на намеченном им пути человечество ожидают не смягчение нравов, военное разоружение, новые и уже глобальные дипломатические победы, в целом торжество гуманизма, а грозные испытания. Это две мировые войны, опыты тоталитаризма, новый виток научно-технического прогресса со своими детищами – технократическим обществом потребления и развитием военной промышленности, сексуальная революция и др.

В сжатом виде текст Д. Н. Овсянико-Куликовского представляет собой своеобразный ответ и Л. Н. Толстому, и Ф. М. Достоевскому. Но его программа не оригинальна – до него идеи автономной морали и антирелигиозного бунта были в Европе озвучены М. Штирнером и Ф. Ницше, а в России – Белинским, Герценом, Чернышевским, Писаревым и другими.

Моральный идеал, нарисованный Д. Н. Овсянико-Куликовским, был за 30 лет до появления книги последнего о Л. Н. Толстом предсказан «Легендой о Великом инквизиторе»: объектом гуманности и попечения инквизитора становится маленький человек, живущий мелкими радостями и печалями, поистине «недоделанное» и «пробное» существо. Инквизитор обещает человеку не бесконечное блаженство обладания абсолютным добром, в котором это существо уже не нуждается, а тихое и смиренное счастье слабосильных существ, какими люди якобы созданы изначала. Именно поэтому, заметим, людям разрешен и грех, а вечная жизнь является уделом избранных: «Ибо если бы и было бы что на том свете, то уж конечно не для таких, как они» (ДПСС. Т. 14. С. 236). Это обещание инквизитора – поразительный пример этики реализма, не требующей от человека чего-то невозможного, непосильного, невыполнимого. Вспомним, что инквизитор обвиняет Христа именно за невыполнимость Его требований для среднестатистического человека.

Несколько позже, уже в своих воспоминаниях, написанных после разрушительной войны и не менее разрушительной революции, Д. Н. Овсянико-Куликовский снова возвращается к своему обоснованию идеи нравственного прогресса.