Именно поэтому В. Нигг называет Л. Н. Толстого «великим первооткрывателем Нагорной проповеди в новое время», а его непротивление злу силой, с точки зрения В. Нигга, в действительности есть «попадание» в самую сердцевину Евангелия. Нигг уверен, что особое значение эта мысль получает в связи с эпохой торжества тоталитаризма. По его мнению, проповедь писателя была отвергнута в первую очередь его русскими современниками не потому, что не соответствовала сущности евангельского христианства. Наоборот, его понимание Евангелия было настолько новым и неожиданным, что просто не могло быть ими воспринято[215]
.Для протестантского богословия XX века важно то, что проповедь Л. Н. Толстого есть страстный евангельский призыв к современникам, истинное «русское христианство», христианский радикализм, свободный от печати «византизма», отвергающий современную культуру, но являющийся для современников, пребывающих в состоянии спокойной неподвижности, суровым призывом к следованию за Христом[216]
.Безрелигиозный гуманизм
«Я уверен, что примерно в 1860 году я буду проповедовать позитивизм в Соборе Парижской Богоматери в качестве единственной действительной и совершенной религии».
«Как люди, лишенные религиозного чувства, ненавидят проявление его и чутки. Им ненавистно упоминание, как о важном, о том, чего они не видят».
В обобщенном виде восприятие религиозных идей Л. Н. Толстого с позиций, которые мы можем назвать безрелигиозным, светским или секулярным гуманизмом, было сформулировано в работах известного русского лингвиста и историка литературы Д. Н. Овсянико-Куликовского.
Критика Д. Н. Овсянико-Куликовским морального учения Л. Н. Толстого, насколько можно предполагать, является эпизодом, мимо которого прошло подавляющее большинство современных исследователей. И напрасно. Эта критика крайне примечательна и значима, ибо выдающийся лингвист и культуролог, который вообще уделял в своих работах Л. Н. Толстому особое внимание, в данном случае наглядно продемонстрировал сложность и противоречивость восприятия личности Л. Толстого в сознании русской интеллигенции. В этом восприятии, как уже говорилось ранее, присутствовали взаимно исключающие черты – сочетание восторженного поклонения со скептическим недоумением.
Настала пора разобраться с этим недоумением и с этим скепсисом. Чем они были вызваны? Только ли нежеланием отказаться от таких приятных вещей, как табак, вино и женщины? Конечно, нет.
Гораздо важнее другое. Критикуя Л. Толстого, Овсянико-Куликовский фактически сформулировал свой собственный, очень своеобразный и показательный нравственный катехизис, основные положения которого я и называю «безрелигиозным гуманизмом» или гуманизмом XX века.
Анализ Д. Н. Овсянико-Куликовского актуален тем, что его интересует не философское содержание учения Л. Н. Толстого, не его теоретическая убедительность, а практическая актуальность для русского образованного человека начала XX в. Главный вопрос, который адресует Д. Н. Овсянико-Куликовский Л. Н. Толстому, можно сформулировать так: может ли человек последовать моралистическим рекомендациям писателя, и если да, то в какой степени? Другими словами, как катехизис Толстого соотносится с религиозными потребностями прогрессивного человечества начала XX в.?
Отвечая на этот вопрос, Д. Н. Овсянико-Куликовский исходит из того, что главный интерес современного культурного человека связан с категорией «прогресс», который определяется как «создание и накопление материальных и духовных благ, и движение в сторону их демократизации, – предоставления всем и каждому возможности ими пользоваться»[217]
. При этом он формулирует следующее примечательное правило безрелигиозного гуманиста – «не поднимать религиозных вопросов без крайней необходимости»[218]. Сегодня такую установку мы часто именуем «агностицизмом».