Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

«Он был красив, умен и смел,

Прекрасно образован.

Как жаль, что низменный удел

Безумцу уготован!»

У. Ш. Гилберт

Но согласились ли современники с такой жесткой оценкой роли В. Г. Черткова в жизни Л. Толстого?

Отыскивая ответ на этот вопрос, нужно еще раз напомнить, что окружавшие Л. Н. Толстого люди не имели оснований любить В. Г. Черткова. Члены семьи писателя (жена и его дети) не могли сочувствовать тайному намерению ближайшего ученика оставить семью без наследства, намерению, о котором они могли догадываться еще при жизни писателя и которое должно было вызвать у них раздражение после его смерти. Правда, исключение здесь нужно сделать для Александры Львовны, но и она, как мы увидим далее, с ним в итоге разошлась. Сотрудники и единомышленники Л. Н. Толстого могли быть движимы сильным чувством зависти к человеку, который был так приближен к писателю.

Правда, мне кажется, что самым красноречивым свидетельством против Черткова являются его собственные тексты – это письма, а также немногочисленные и небольшие по объему сочинения, из которых крайне интересны воспоминания 1922 г. «Уход Толстого».

Отличительный признак мысли В. Г. Черткова – ее демагогичность, склонность к шаблонам и штампам почти рекламного порядка, ориентированным в значительной степени на конъюнктуру пролетарского «культурного» рынка. Чего стоит, например, один такой пассаж: «Не следует также забывать и того, что при этом Л<ев> Н<иколаевич> все время продолжает самым внимательным и чутким образом отзываться на все существенные нужды, духовные и материальные, своего народа и всего человечества, посвящая все рабочее время своей жизни напряженному душевному труду в интересах рабочих масс и вообще всего страдающего, как от внешнего, так и от внутреннего зла, человечества»[266]. Вообще, заботе о «рабочих массах», о «широких массах человечества», причем не только «современного», но и «будущего», мнением которого, заметим, в новую пролетарскую эпоху, когда вышла в свет книга Черткова, было принято спекулировать особенно безответственно, посвящено много места в работе, в которой утверждается вообще, что главная цель самого автора всегда была способствовать осуществлению заветной мечты Л. Н. Толстого – «доставить рабочему, наименее достаточному населению всех стран возможность пользоваться писаниями Толстого в наиболее дешевом виде»[267]. Характерно, что это произведение обильно оснащено различными высокопарными литературными штампами («путеводная звезда», «великое общечеловеческое значение», «истинная любовь к людям», «на радость и пользу человечеству», «пытки инквизиции» и т. д.), а также русскими пословицами.

Следует учесть, что, создавая свою книгу, В. Г. Чертков находился в беспроигрышном положении. С. А. Толстая уже была в могиле, а те документы, на которые он в своей книге ссылается, еще не были опубликованы и поэтому не давали возможности восстановить объективную картину. Единственное темное место здесь – молчание младшей дочери писателя, А. Л. Толстой, которая, как известно, была непосредственной участницей событий и вполне могла бы высказаться на этот счет.

Далее, в книге Черткова обращает на себя внимание какая-то поистине необузданная уверенность в своей правоте. Портрет Л. Н. Толстого, нарисованный Чертковым, настолько трафаретен, лишен живых черт, что становится понятно: появиться он мог только в то время и в той среде, в которой некому было такому взгляду В. Г. Черткова что-либо противопоставить.

Уже подчеркивалось выше, что в книге 1922 г. В. Г. Чертков прибегает к откровенной лжи, утверждая, что не принимал ни малейшего участия в своем назначении редактором и издателем рукописей Толстого, более того, что это решение Л. Н. Толстого было предпринято якобы даже без ведома Черткова, что идея создания «юридического» завещания вообще была ему неблизка, поэтому он сам определенно отказался быть назначенным «юридическим» наследником Толстого, а окончательный текст завещания составлялся вообще без какого-либо его участия.

Далее В. Г. Чертков подчеркивает, что, бесконечно уважая волю и свободу своего друга, он должен был теперь «только с благодарностью за доверие и благоговением принять из рук Л<ьва> Н<иколаевича>ча его полномочие и посвятить свою дальнейшую деятельность прежде всего строгому и точному исполнению его воли»[268].