Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Графиня А. А. Толстая по поводу провокативного эпизода имела еще раз возможность подчеркнуть лояльность императора по отношению к писателю. Узнав из донесения министра внутренних дел Д. А. Толстого о случившемся и о большом возбуждении публики, Александр III категорически заметил: «Прошу Льва Толстого не трогать; я нисколько не намерен сделать из него мученика и обратить на себя негодование всей России. Если он виноват, тем хуже для него»[494].

Хотя эта статья вызвала большой переполох и сильный гнев императора, никаких последствий для писателя эта история не имела, что дало повод А. В. Богданович отметить в дневнике: хотя толки о высылке Толстого были совершенно определенными в январе, в феврале уже «видно, что с Толстым очень церемонятся»[495].

Теперь понятно, почему сразу после смерти Александра III С. А. Толстая написала мужу: «Покойный Царь тебя знал и понимал, а этот – Бог еще его, бедного, знает» (ТМЖ. 2, 377).

Таким образом, император Александр III действительно был противником репрессий против Л. Н. Толстого. Но, думаю, не только потому, что сам любил читать Л. Толстого и не хотел делать из него мученика. Здесь, по-видимому, имеет место сложная комбинация различных факторов, которые можно только перечислить, так как материала для определенных выводов пока недостаточно.

Император и правительство откровенно не желали громкого политического скандала с ясно выраженной международной составляющей. Здесь, конечно, определенное значение могли иметь связи В. Г. Черткова (точнее, его матери) при дворе, а также влияние на императора графини А. А. Толстой, которая неоднократно пользовалась своим положением, чтобы тем или иным способом помочь своему племяннику. Именно она в 1891 г. способствовала организации визита к государю жены писателя с целью получить разрешение на публикацию «Крейцеровой сонаты», а в следующем, 1892-м, умирению «высших сфер» по поводу опубликования в английской печати антиправительственной статьи писателя[496].

Очень ценные штрихи для прояснения этого вопроса дают воспоминания графа С. Д. Шереметьева. Он утверждает, что император восхищался Толстым как писателем, затем сожалел о его новом направлении, считая его человеком увлекающимся, но «искренним и пламенным», наконец, очень трезво смотрел на его деятельность: «он разобрал его со свойственным ему тонким психологическим чутьем», несмотря на то что в пользу писателя действовала его придворная агентура (здесь как раз и называются А. А. Толстая и Е. Г. Шереметьева). Именно эти «агентурные действия» привели к упомянутому визиту жены писателя в 1891 г.[497]. Далее С. Д. Шереметьев сообщает, что ему несколько раз приходилось говорить с государем о писателе и слушать его суждения, в которых «никогда не было запальчивости и озлобления. Он говорил трезво, спокойно, с оттенком грусти и сожаления и не бросал в него камня»[498].

Выше уже было сказано, что эскалация решимости самого Л. Н. Толстого бороться с «ненавистным режимом» приходится на период уже после смерти императора Александра III и связана с двумя обстоятельствами. Во-первых, это начало активного преследования русским правительством духоборов после демонстративного сожжения ими оружия на Кавказе в июне 1895 г. Как указывает А. А. Донсков, репрессии против духоборов были «прямым вызовом всей толстовской философии ненасилия»[499]. Во-вторых, это связанная с первым обстоятельством высылка в 1897 г. ближайших сотрудников Л. Н. Толстого, в первую очередь В. Г. Черткова. После этого шага правительства писатель почувствовал себя лично оскорбленным, в письме В. Г. Черткову в феврале 1897 г. он указывает, что теперь то, что случилось, «требует от меня того, чтобы высказать до смерти все, что я имею сказать. А я имею сказать очень определенное и, если жив буду, скажу», тем более что «меня не трогают» (88, 12). Несколько позже он поясняет, что именно, с его точки зрения, будет являться одним из объектов такой критики – «вера в сверхъестественное. Ох, как бы мне хотелось успеть написать об этом то, что хочется!» (88, 37). Уже после опубликования синодального акта Л. Н. Толстой писал В. Черткову, что «они, враги не наши, а истины, – доживают последние дни» (88, 249).

Источники позволяют восстановить вполне определенную хронологию обсуждения вопроса о необходимости церковных преследований Л. Толстого за его лжеучение.

1888 г. – письмо архиепископа Херсонского Никанора (Бровковича) проф. Н. Я. Гроту о проекте в Синоде провозглашения анафемы Толстому[500]. Текст этого проекта до сих пор неизвестен, вполне возможно, что это тот самый доклад, о котором упоминал генерал Н. А. Епанчин.

1891 г. – речь харьковского протоиерея Т. Буткевича «О лжеучении графа Л. Н. Толстого» с призывом предать писателя анафеме[501].