Оно совершилось 12 декабря 1912 г. Как известно, возмущенная синодальным определением 1901 г. С. А. Толстая писала митрополиту Антонию, что найдет священника, который, вопреки воле своего церковного священноначалия, совершит акт отпевания либо по своим убеждениям, либо за деньги. Жене писателя действительно удалось найти такого священника.
Так как сведения об отпевании проникли в печать, С. А. Толстая была вынуждена в декабре 1912 г. в газете «Русское слово» дать разъяснения, указав, что это была добрая воля священника, который после отпевания «радостно заявил: “Теперь Лев Николаевич не еретик, я отпустил ему грехи”»[603].
9 января 1913 г. состоялось заседание Св. Синода, на котором было решено не предпринимать каких-либо мер по поиску священника. Возможно, это событие так бы и заглохло, если бы его инициатор сам не выступил в печати, правда – анонимно. 24 января 1913 г. «Русское слово» опубликовало его открытое письмо, в котором он объяснял мотивы своего поступка. Священник писал, что отрицает чье-либо право запрещать молитву о ком-либо. Кроме того, ссылаясь на искупительную жертву, принесенную за весь мир Христом, он утверждал, что хотел принести утешение «глубоко верующей христианке» С. А. Толстой своей грешной молитвой о грешнике и готов понести любое наказание от Св. Синода[604].
Личность автора письма удалось установить благодаря усилиям товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского: он собрал информацию, которую и сообщил в феврале 1913 г. обер-прокурору Св. Синода В. К. Саблеру – это были некоторые сведения о приезжавшем в Ясную Поляну священнике. Позже выяснилось, что отпевание писателя совершил Г. Л. Калиновский, молодой священнослужитель села Иваньково Переяславского уезда Полтавской губернии, расположенного в шести километрах от станции Борисполь. Он родился в 1885 г., в 1910-м занял место в Иванькове, от которого через четыре года был отрешен, так как находился под следствием «за убийство в нетрезвом виде крестьянина»; местная полиция характеризовала его как человека «поведения и нравственных качеств довольно неодобрительных, т. е. горький пьяница и способный на всякие грязные дела»; кроме того, против него было возбуждено второе уголовное дело за незаконное бракосочетание пары из Киева[605].
В Государственном музее Л. Н. Толстого хранятся девять писем Г. Калиновского С. А. Толстой, которые характеризуют их автора как человека абсолютно невменяемого, не имеющего элементарного представления не только о церковной дисциплине, но даже о начальных сведениях из катехизиса. Так, в письме от 18 ноября 1912 г. он поясняет, что Л. Н. Толстой был осужден «официальным православием». В порыве «вдохновения», которое напоминает о капитане Лебядкине, герое «Бесов», и его известных опусах, Г. Калиновский именует Толстого «Великим Писателем» и «Великим Человеком» и утверждает, что, поскольку Христос заповедал молиться за врагов, а «Великий» является «якобы врагом», это дает право ему, Калиновскому, совершить отпевание на могиле Толстого[606].
Во втором письме Г. Калиновский уже сообщает графине, что у него нашли нервную болезнь и предрасположенность к туберкулезу, после чего просит дать ему денег для лечения в Швейцарии. В следующих письмах речь уже идет об обстоятельствах, связанных с заведенным на Г. Калиновского уголовным делом по обвинению в убийстве крестьянина, в результате чего с него был снят сан. В дальнейшем он служил офицером на фронте, а после революции читал в Москве лекции в качестве «бывшего священнослужителя».
Важно отметить, что дочь писателя, А. Л. Толстая, в 1912 г. крайне негативно отреагировала на известие о тайном отпевании своего отца: в письме В. Ф. Булгакову она назвала этот акт «мерзостью, святотатством, надругательством над памятью и телом Льва Николаевича»[607].
Ее слова свидетельствуют о том, что сама возможность проведения на могиле писателя каких-либо заупокойных обрядов толстовцами и членами семьи писателя, за исключением его жены, категорически отвергалась. К сожалению, этой последовательности не хватает некоторым современным почитателям таланта Толстого, далеким от Церкви, но по конъюнктурным соображениям требующим снять с писателя отлучение и совершить заупокойное богослужение.
Итак, проанализировав переписку и встречи Л. Н. Толстого (а также членов его семьи) с разными священнослужителями, можно заключить, что священниками руководили не общецерковные интересы, не стремление любой ценой добиться от писателя публичного покаяния, чтобы провозгласить великую победу Церкви, а только желание вразумить писателя перед смертью.
В сущности, несмотря на жесткие формулировки и грозные предупреждения, настоящая христианская любовь к Л. Н. Толстому продолжала жить именно в Церкви, и только в Церкви.