Лев Толстой. Свободный Человек

Что же столкнуло этих людей, Толстого и Победоносцева? Каждый из них был личностью незаурядной. О Победоносцеве можно говорить что угодно, но он был человек безусловно умный и образованный. Он прекрасно разбирался не только в российской политической ситуации, но и европейской, читал все главные европейские газеты. Он был, конечно, бóльшим знатоком в области православной литературы, чем Толстой, и искренне любил русскую Церковь. Он был человек глубоко нравственный. Невозможно представить, чтобы Победоносцев получил взятку и даже чтобы кто-то осмелился ему ее предложить. Он умел отделять личные интересы от государственных и искренне болел за державу.

Он был воспитателем двух великих князей, сыновей Александра II — Николая и Александра. Но Николай, на которого он возлагал большие надежды, скончался в 1866 году. Это был страшный удар для Победоносцева, которому откровенно не нравились реформы Александра II, и он этого не скрывал.

«На него была надежда, — писал он после смерти цеcаревича Николая своей конфидентке Анне Тютчевой, дочери поэта, — мы в нем видели противодействие, в нем искали другого полюса. Эту надежду Бог взял у нас. Что с нами будет? Да будет Его святая воля…»

«Мы» — это, вероятно, московская партия славянофилов, которой благоволил Победоносцев, будучи антизападником.

Победоносцев не любил Александра II не только за реформы, но и за, как он считал, аморализм. После смерти жены, не дожидаясь истечения года траура, государь вступил в морганатический брак[28] с Екатериной Долгоруковой, с которой имел четверых внебрачных детей.

Победоносцева также раздражало холодное отношение Александра II к православию. Он был оскорблен, когда тот запретил наследнику престола в 1867 году поехать в Москву на похороны митрополита Филарета. Туда уже отправился другой его сын, великий князь Владимир, и государь решил, что этого вполне достаточно.

Гибель царя 1 марта 1881 года от взрыва бомбы, брошенной ему под ноги членом партии «Народная воля» Игнатием Гриневицким, была объективно выгодна Победоносцеву. Она позволяла свернуть реформы и критиковать весь либеральный Комитет министров (Михаила Тариеловича Лорис-Меликова, Дмитрия Алексеевича Милютина, Александра Агеевича Абазу и др.).

Его личное влияние на нового императора было очень весомым. И Победоносцев воспользовался этим. Успех террористического акта против Александра II позволил Победоносцеву внушать Александру III, что необходимо, по выражению другого консерватора, Константина Николаевича Леонтьева, «подморозить» Россию. И это удалось. На четверть века, писал Александр Блок, «Победоносцев над Россией / Простер совиные крыла». Едва ли не первым, кто пытался помешать ему, стал Толстой.

Вспомним, что испытал он, увидев в марте 1857 года смертную казнь в Париже. Ужас и отвращение! И даже не столько от самой экзекуции, сколько от атмосферы, в которой она происходила. Толстой ненавидел насилие любого рода. Но насилие, совершаемое «по закону», то есть заведомо оправданное и даже освященное (ведь на казни обязательно присутствовал священник), было ему особенно отвратительно!

Толстой гордился тем, что по указу императрицы Елизаветы Петровны от 25 мая 1753 года перестала применяться смертная казнь по отношению ко всем уголовным преступникам, включая убийц. В этом плане Россия оказалась прогрессивнее Западной Европы, отменившей смертную казнь во второй половине XX века.

Но указ Елизаветы не означал, что от смертной казни освобождаются политические преступники, посягнувшие на «спокойствие государственное, безопасность Престола и Святость Величества». Казнили и Пугачева, и декабристов. И петрашевцев, в том числе Ф. М. Достоевского, могли бы казнить, если бы не помилование.

Всё это Толстой прекрасно понимал. Тем не менее в марте 1881 года он пишет новому императору письмо с просьбой не казнить убийц его отца. Это было неслыханным вызовом!

Непосредственный убийца царя Гриневицкий скончался от ранений, полученных от брошенной им бомбы, в тот же день, что и его жертва. Но пятеро арестованных по этому делу народовольцев — Андрей Желябов, Софья Перовская, Николай Кибальчич, Тимофей Михайлов и Николай Рысаков — были, разумеется, обречены на виселицу. Надо было быть очень наивным человеком, чтобы думать по-другому.

Убийством царя-реформатора были возмущены в обществе. Возмущен был и Толстой. Иначе Страхов, хорошо знавший настроения Толстого, не написал бы ему: «Какой удар, бесценный Лев Николаевич! Я до сих пор не нахожу себе места и не знаю, что с собой делать. Бесчеловечно убили старика, который мечтал быть либеральнейшим и благороднейшим царем в мире. Теоретическое убийство, не по злобе, не по реальной надобности, а потому что в идее это очень хорошо…»