Лев в Москве. Толстовские места столицы

Сверстник и знакомый Пушкина (Александр Сергеевич занимал у него денег на свадьбу в 1831 году) Погодин на правах старейшины московских литераторов далее пишет: «Ах – нет Пушкина! Как бы он был весел, как бы он был счастлив, и как бы стал потирать себе руки. – Целую вас за него я за всех наших стариков. Пушкин – и его я понял теперь из вашей книги яснее, его смерть, его жизнь. Он из той же среды – и что это за лаборатория, что за мельница – святая Русь, которая все перемалывает. Кстати – любимое его выражение: все перемелется, мука будет». А 7 ноября 1868 года Толстой сообщает Погодину: «Пятый том мой быстро подвигается, но я не смею думать об окончании его ранее месяца и до того времени ни о чем другом не смею думать».

Погодина – ровесника XIX века – не зря называют «русским самородком», происходил он из крепостных графа Ивана Салтыкова, после смерти которого в 1806 году получил вольную вместе со своим отцом – домоправителем графа, за «честную, трезвую, усердную и долговременную службу». Затем жил у другого графа – графа Федора Ростопчина (московского генерал-губернатора, организовавшего поджог Москвы в 1812 году). Самоучка Погодин быстро освоил грамоту, да так, что мальчишкой от корки до корки читал газету «Московские ведомости», не говоря уже о попадающихся ему книгах. «Погодин видел кругом себя довольно долгое время нужду и бедность, с необычайным трудом выбрался на ту дорогу, которой искала его душа, дорогу большего и высшего образования, нежели среда, в какой сначала он вращался», – отмечал современник.

Погодин даже научил сына Федора Ростопчина – Андрея – писать по-латыни, за что последний впоследствии отплатил ему черной неблагодарностью. С 1814 года Погодин учился в Московской губернской гимназии, а по ее окончании в 1818 году поступил на словесное отделение Московского университета, где близко сошелся с будущими «любомудрами». Окончив в 1821 году Московский университет, Погодин стал преподавать географию в университетском Благородном пансионе, а с 1825 года уже в самом Московском университете – историю. Как профессор кафедры российской истории Михаил Петрович очень много сделал для становления этого предмета в качестве самостоятельной университетской дисциплины. Профессора Погодина во время учебы в университете особо выделял Лермонтов среди других преподавателей, более часто посещая его лекции (кстати, он и принимал будущего студента Михаила Лермонтова в университет в 1830 году). В 1841 году Погодина избрали академиком Петербургской академии наук по Отделению русского языка и словесности.

К Погодину тянулись литераторы и историки, с ним хотели дружить, ведь он не только собирал документы и материалы по русской истории, но и постоянно что-то организовывал. Он, в частности, редактировал журналы «Московский вестник» и «Москвитянин». «Московский вестник» начал выходить в 1827 году, как литературно-философское издание. А вот славянофильский «Москвитянин» стал издаваться Погодиным в 1841 году. А в 1868 году Михаил Петрович предлагал Толстому принять участие в издаваемой им газете «Русь», на что писатель ответил отказом.

Более полувека посвятил Погодин изучению русской истории, «засев с конца тридцатых годов на Девичьем поле», как написал Иван Аксаков. Он же, Аксаков, весьма метко назвал Погодина «принадлежностью и достопримечательностью Москвы». Добавим также, что Погодин – истинно московский, коренной житель, родился он в том доме на Тверской улице, где по совпадению много лет спустя жил Толстой (в гостинице Шевалдышева). А кому из нас не известна Погодинская изба на Девичьем поле – Погодин купил здесь усадьбу в 1835 году. Сюда и приходил Лев Толстой.

Удивительные обеды устраивал Погодин в своем доме, значение и роль их в культурной жизни Москвы и России даже трудно выразить одним словом. «Сборища у Погодина, – свидетельствует мемуарист Николай Васильевич Берг, – весьма нечастые, всегда по какому-нибудь исключительному обстоятельству, ради чтения нового, выдающегося сочинения, о котором везде кричали (как, например, о «Банкруте» Островского), именин Гоголя, чествования проезжего артиста, выезда из Москвы далеко и надолго какого-либо известного лица, – эти сборища имели свой особый характер, согласно тому, как и для чего устраивались. Иногда это было просто запросто публичное собрание всякой интеллигенции, по подписке, обед-спектакль, где сходились лица не только разных партий и взглядов, но прямо недруги Погодина, кто его терпеть не мог, а ехал – сам не знал как – и чувствовал себя, как дома, и после был очень доволен, что превозмог себя и победил предрассудки».