Присмотритесь к вокзалу попристальнее, и вы увидите в его чертах приемы итальянского ренессанса. О классических традициях, прежде всего, напоминают декоративные колонны, расположенные в каждом из двух этажей, и большие «венецианские» окна. Перекрытый сводами вестибюль также вызывает в памяти образы архитектуры Возрождения. А часовая башня похожа на те, которые можно видеть на ратушах ряда европейских столиц. Другого такого здания нет в Москве – зато оно есть в Санкт-Петербурге, где стоит вокзал-близнец, называемый сегодня Московским. А в толстовскую эпоху он также был Николаевским.
Конечно, Лев Николаевич, как и другие пассажиры, не мог не задаться вопросом: как такое могло случиться?
Говорят, что Николай I после декабристского восстания сильно осерчал на столицу, в которой был подавлен военный мятеж против императора, и даже подумывал переехать обратно в родную Москву (в нашем городе этот царь родился). А в Москве ни о каком восстании и речи быть не могло, хотя и здесь оно готовилось. Получалось, что столица предала Николая, а Первопрестольная сохранила ему верность. И вот, царь, находясь в раздумье (переносить столицу или нет), будто сказал об этом Константину Тону. Архитектор, не зная окончательного решения государя, и предложил выстроить в Петербурге и Москве два одинаковых вокзала, чтобы ни один из них нельзя было сравнить с другим. Оба красивые, оба высокие и статные. И тут уж не важно, какое решение примет царь.
Интересно, что такое же здание в Петербурге оказалось совершенно в другой архитектурной среде. Ведь в Москве местом для строительства выбрали пустырь. А в Петербурге вокзал оказался практически в центре классической для столицы застройки, поэтому там, в столице Российской империи в облике здания не оказалось ничего, что могло бы указывать на его сугубо железнодорожное предназначение. Очевидно, Тон и не ставил перед собой такой задачи.