Лев в Москве. Толстовские места столицы

Поскольку Станкевич считал, что «зерно и колыбель всего великого в искусстве – Флоренция», а в «Рафаэле и Микеланджело – только продолжение того, что народилось в Джотто», то и собирал он в основном картины итальянских да голландских мастеров. Среди лучших произведений его собрания – полотна Юриана ван Стрека «Курильщик» и «Аллегория лета» Санти ди Тито (ныне находятся в ГМИИ им. Пушкина), «Дом на берегу канала» ван Кесселя и «Аллегория мечты» Джованни Баттиста Нальдини, «Портрет ученого с мальчиком» неизвестного итальянского художника XVI века.

Библиотека этого дома также была обширной – свыше 4500 томов, в т. ч. собранные Станкевичем редкие книги по истории, литературе, политэкономии, языкознанию, среди которых было много зарубежных изданий XVI–XVIII веков, переданных затем в университетскую библиотеку.

Александр Станкевич был известен в Москве и как благотворитель и меценат. Долгие годы состоял членом попечительного совета Московского училища живописи, ваяния и зодчества, входил в совет Арнольдо-Третьяковского училища глухонемых.

Интересна дальнейшая история обитателей этого дома. В семье Станкевичей воспитывалась племянница Елена Васильевна Бодиско, вышедшая замуж за Георгия Норбертовича Габричевского, доктора медицинских наук, приват-доцента Московского университета. Габричевский совмещал занятия практической медициной с научными исследованиями в области бактериологии и стал основателем Бактериологического института и его заведующим (1895). В 1886–1896 годах ученый часто выезжал в Германию и Францию, где работал в ведущих бактериологических лабораториях того времени: Пастера, Мечникова, Эрлиха.

Самому Габричевскому, чьи научные открытия принесли человечеству неоценимую пользу, не суждено было прожить долго. Вскоре после его смерти в 1907 году его вдова отправилась в Париж, чтобы заказать скульптору Родену мраморный бюст ее мужа. Роден создал бюст Габричевского в 1911 году. Скульптура долго стояла в одной из комнат дома Станкевича в Чернышах, пока ее не выкинули.

Нетрудно догадаться, что выкинуть работу могли те, кто фамилии Габричевского и Родена и сроду не слыхал. То были представители победившего пролетариата. Случилось это в 1922 году, когда московские большевики решили переименовать Большой Чернышевский переулок в улицу Станкевича (была такая струя – называть улицы в честь «прогрессивных» литераторов, благодаря чему и появились на карте Москвы фамилии Грановского, Белинского и других). О том, что здесь жил и умер другой Станкевич, они узнали уже потом – но ведь не отдавать же имя переулку обратно! «Их»-то Станкевич скончался еще в 1840 году!

В тот же день, когда состоялось переименование, семью Станкевича попросили освободить помещение (удивительно, что это не произошло раньше). В особняк въехало советское учреждение. Его сотрудники и выбросили скульптуру Родена, причем из окна. По счастью, мраморный монумент упал в сад на мягкую землю и не разбился.

Внук Станкевича, Александр Георгиевич Габричевский, стал ходить по тогдашним музеям, умоляя бесплатно (!) принять работу Родена. В конце концов хлопоты его увенчались успехом, скульптуру забрали в 1928 году в бывший Музей изящных искусств. Теперь это один из немногих подлинных «Роденов» в России.

Александр Габричевский в 1960-х годах делился воспоминаниями: «Мой дедушка Станкевич мне рассказывал, что в сороковых годах, прошлого века они с братом Николаем и еще некоторые их приятели вернулись в Россию из германских университетов, где изучали философию. А Белинский в то время был участником их совместных попоек. И вот когда под утро расходились по домам, он останавливал в подворотне кого-нибудь из них и расспрашивал о немецкой философии. Сам Белинский никаких иностранных языков не знал, и ему приходилось довольствоваться сведениями, которые он получал от собутыльников. А потом в своих статьях он спорил с немецкими философами. Александр Владимирович, в доме которого я родился и вырос и с которым не расставался до самой смерти был типичным “западником”, человеком хорошо образованным, гегельянцем и большим поклонником и знатоком Гете. Последнее было унаследовано и мною».[15]