Лев в тени Льва. История любви и ненависти

Но самой Софье Андреевне не радостно, «…любуемся красотой осени, которая теперь мне ближе весны, т. к. полюбила я смерть, а разлюбила возрождение» (29 сентября). «В душе у меня монастырь, и жизнь всё – суета и пустота» (18 декабря).

Папа учится кататься на велосипеде, начал учить итальянский язык и пишет «Воскресение», которое не нравится Софье Андреевне: «Насколько “Хозяин и Работник” свежий плод, настолько этот рассказ лимбургский сыр[35]». Младшие сыновья гибнут на глазах: «Андрюша нас совсем сокрушил. Болтается на деревню, с мужиками и девками пьет водку, курит и ничем не занимается…» «Знаешь, у меня чувство о нем, почти как о Ваничке, что он тоже умер…» «Миша тоже вступил в плохой период. Животного видно в нем больше, чем духовного. Если не будет над собой работать, пропадет, как и Андрюша».

Вся надежда на Лёву! «Ты, верно, переменился еще с тех пор, как уехал. То есть морально, а не телесно. Ведь люди растут, если они не пошляки. А ты, если я не обманусь – ты даже не такой, как все, а лучше и содержательнее…»

Со смертью Ванечки в самой Софье Андреевне происходит «духовный переворот»: «Мне часто кажется, что я в этот год совсем переродилась душой. Это оттого, что на минуту передо мной открылись двери в вечность, через которые ушел Ваничка и в которые за ним я пройду с радостью, когда эти двери откроются и для меня».

Она стала ближе к мужу, что он замечает в дневнике: «…она поразила меня. Боль разрыва сразу освободила ее от всего того, что затемняло ее душу. Как будто раздвинулись двери и обнажилась та божественная сущность любви, которая составляет нашу душу». Однако, пишет он, «время проходит, и росток этот закрывается опять, и страдание ее перестает находить удовлетворение, vent[36] в всеобщей любви, и становится неразрешимо мучительно. Она страдает в особенности потому, что предмет любви ее ушел от нее, и ей кажется, что благо ее было в этом предмете, а не в самой любви. Она не может отделить одно от другого; не может религиозно посмотреть на жизнь вообще и на свою…»

Всё лето 1895 года в Ясной Поляне гостит музыкант Танеев. Увлечение его игрой перерастает у Софьи Андреевны в болезненное увлечение самим Танеевым, о котором он, возможно, даже не догадывался. «Последнее время совсем одурела от музыки, но очень наслаждалась», – признается она в письме к Лёве.

И он понимает: в Ясной Поляне для него нет места! Ему двадцать шесть лет. И он «зыть» хочет, а не нести на себе тяжелый русский крест, который ему навязывают, пусть и по-разному, отец и мать. Он должен принять свое решение. Свое маленькое решение. Возвращаться в Россию – значит умереть. И он, может быть, впервые делает правильный выбор.

Швеция!

Глава шестая Болезнь – Россия

…я переехал в Финляндию, а из Финляндии в Швецию, где поправился окончательно, совершенно отбросив безвыходное мировоззрение, внушенное мне отцом… Я вышел из тупика на большую дорогу.

Л. Л. Толстой «Правда о моем отце»

Изгнание Ивана

В Финляндии, в Ганге, а затем – в Швеции, в Энчёпинге, куда Лев Львович отправился в сопровождении слуги Ивана, у него было много времени обдумать свое положение, в котором он оказался, как он сам потом был уверен, под влиянием «вредного учения» отца. А положение было таково, что не только русские врачи не надеялись на его выздоровление, но и родная мать писала сестре после выписки сына из подмосковного санатория: «…застала в Москве Лёву очень потолстевшего, но как-то вяло и пухло, без мускулов и силы. Духом же он вовсе нехорош: апатичен, тяжел, всё только думает о своем нездоровье и кишках, ничего не читает, не говорит, ото всех удаляется. Страшно за то, что он впадет в апатию или идиотизм, а это хуже смерти».

Сопровождать Льва Львовича в Финляндию вызвался младший брат Андрей.

Тяжелый для всей семьи 95-й год, казалось, не обещал просвета. Дочь Маша внезапно собралась замуж за Николая Оболенского. Его мать, племянница Толстого, Елизавета Валериановна, была настолько бедна, что должна была с большой семьей уехать из Москвы. Старшего сына Колю попросила взять на содержание в дом Толстых. Коля был неглуп, недурен собой, имел тихий характер, но решение Маши выйти за него замуж поразило семью как громом. «Отогрели его, держали в доме всё время его студенчества, и вдруг, не имея гроша за душой и никакого положения, он не только брал на себя непосильную роль, но оставался у нас же на шее, – писала Софья Андреевна в воспоминаниях. – Он был чрезвычайно ленив и неподвижен, совсем не разделял мыслей и направления Маши, напротив, любил барствовать и ничего не делать. Когда впоследствии, несмотря ни на что, Маша все-таки вышла за него замуж, Лев Николаевич с грустью говорил про Машино замужество: “Точно породистую лошадь впрягли в телегу навоз возить”».