Левая Политика. Россия на пенсии

В России женщины составляют большинство избирателей, но при этом в Думе и правительстве женщины остаются в явном меньшинстве, да и среди крупнейших отечественных капиталистов дам практически нет. Кто был меньшинством в России в эпоху гражданской войны: евреи, из которых, видимо, реввоенсоветы состояли на 40 %, или русские, украинцы и белорусы, которые, несмотря на то, что руководили ими зачастую именно евреи, активно громили еврейские местечки? На разнице интересов различных меньшинств легко спекулировать: когда на Евровидении побеждает Кончита Вюрст, это можно однозначно интерпретировать как проявление лояльности к транссексуалам со стороны жюри, со стороны Кончиты — это даже не акт защиты. Когда какая-нибудь модная певица изображает в кадре страсть к юной девушке, то это почти наверняка будет не акт в защиту ЛГБТКиА, а простой способ привлечения мужской аудитории, это уже не защита меньшинства, а навязывание аудитории новых современных коммерческих стереотипов женской сексуальности.

Жижек приводит примеры двойных стандартов, которые проявляет европейская интеллигенция (в этом случае интеллигенция левых взглядов) к меньшинствам, когда ей приходится сталкиваться с чем-то, что не соответствует её представлениям, но примеры эти выглядят не вполне убедительно, точнее неубедительно противопоставление этих примеров, когда агрессивное поведение по отношению к женщинам среди китайцев-маоистов представители западной интеллигенции готовы были списать на специфику «национальной традиции» — это, конечно, возмутительно, но с какой стати противопоставлять им обрезание клитора.

Может быть, Жижек хотел бы, что бы мы вспомнили его рассуждения о диалектике на примере мужского полового органа, когда он говорит, что подлинно диалектическим в выборе его функции продолжение рода или мочеиспускание, будет отказ от выбора? Но почему всё же в данном случае не признать, что «оба хуже». Почему надо предпочитать удаление клитора? На том основании, что для женщин народов, у которых оно практикуется, — это возможность войти во взрослый мир? Для женщин средневекового Китая бинтование ног так же было возможностью войти во взрослый мир, и сами матери делали это со своими дочерьми, но что это меняет? Для мальчиков некоторых племён Папуа-Новой Гвинеи так же, например, может быть вполне естественно, что с семи лет они регулярно потребляют мужскую сперму (и во всяком случае традиция передаётся из поколения в поколение), но это не отменяет того, что это всё же насилие, пусть и прижившееся, воспринимаемое как должное. Как и поедание своей крайней плоти, и многие другие ритуалы, практикуемые в разных обществах, именуемых традиционными. Да и не традиционных тоже.

Жижек, разбирая идеи Бадью и апостола Павла, проводит краткий экскурс в историю раны (довольно абстрактную): вначале — в первобытном обществе раны (возможно многочисленные) — атрибут инициации, потом, при монотеизме, все раны сводятся к одной — обрезанию, наконец в христианстве, когда Павел провозглашает, что необрезанным, если они живут по писанию, их «не-обрезание во обрезание идёт» рана как бы интериоризируется, подразумевается, но уже не наносится. Однако на поверку мы не так далеко ушли от первобытного мира, и не только представители разных субкультур, для которых тэту, пирсинг, шрамирование (т. е. видимые раны) становятся знаком принадлежности к специфическому сообществу. Раны, которые наносят себе сотни тысяч людей в погоне за стандартами красоты: вкалывая ботокс, удлиняя мужской половой орган, накачивая грудь силиконом… эти раны гораздо вредней, чем кольцо в носу (вспомните искалечившего себя Майкла Джексона). Так чем современная пластическая хирургия так уж отличается от удаления клитора?

Конечно, разбираться в противоречивых интересах разных меньшинств и политике угнетения, маскирующейся под политику защиты, в эволюции различных групп меньшинств сложно. Проще или сказать «меньшинство, оно и есть меньшинство» — это политика позитивной дискриминации, это и есть осуществление апории Зенона в социальной сфере в чистом виде (и, повторяю, в современном мультикультурализме позитивная дискриминация далеко не изжита).

Но можно напомнить, что в Древней Греции наиболее радикальный ответ парадоксу Зенона (по крайней мере, парадоксу стрелы) был сформулирован, кажется, ещё до того, как Зенон успел о нём задуматься. Традиционно приписывается он основоположнику диалектики Гераклиту и состоит из двух слов: «всё течёт». То есть материя не косна, мы не можем найти бесконечно малые неподвижные: они всегда будут пребывать в движении. Сейчас мы живём в эпоху торжествующей диалектики. Её противница — метафизика, утверждающая торжество вещи самой по себе, посрамлена на всех фронтах. Одно и то же явление может совместить в себе противоположные черты: свет, например, может оказаться частицей и волной одновременно, а кот быть живым и мёртвым (если с ним мысленно экспериментирует Шрёдингер).