Левая Политика. Россия на пенсии

Почему только симулякр единства может предоставить человеку подобная идеология? Потому что реальная самодеятельность, реальная взаимопомощь никакому тоталитарному режиму и тоталитарному движению не нужна. Да, во многом современный человек и отучен от реальной взаимопомощи, окружён социальными институтами, приватизировавшими взаимопомощь. У него есть пенсия, есть страховой полис и много чего ещё, но это все государственные замены коллективной помощи. Я не призываю отказываться от государственного регулирования пенсионного обеспечения и т. п., а просто хочу показать, насколько призрачен современный коллективизм, в лучшем случае это коллективизм ненависти. Так же приватизируются близость и коллективизм корпоративной этикой и патернализмом современных корпораций, внушающих сотрудникам представления о себе как о единых семьях, об этом Жижек тоже упоминает.

Такие формы квази-единства вытесняют привычные формы взаимопомощи. В сущности, индустриализация по Форду не так уж сильно отличается от индустриализации по Сталину или Гитлеру. Когда чуть дальше Жижек пишет, что максимальная детализация потребностей, их учёт государственными органами, не позволяют больше заявлять меньшинствам (да и не меньшинствам тоже) о своих конкретных нуждах как о свидетельстве всеобщего социального неблагополучия, то это не совсем так. Проблема не в том, что они, мы не можем заявить о наших проблемах, а в том, что детальный учёт нужд и тотальное обеспечение «сверху» разрушает горизонтальные взаимодействия, не позволяет людям самим позаботится о себе и друг о друге. Конечно, даже замена государственных учреждений общественными организациями не обязательно спасёт от разрушения горизонтальных связей: и организации быстро бюрократизируются, и всё же развитие общественных организаций было бы достойным ответом патернализму чиновников и корпораций.

Не одиночество, а жажда единства (пусть даже мнимого) толкает людей в объятия тоталитаризма, и то, что получаемое ими единство иллюзорно, делает случайные проявления агрессии здесь и сейчас (те самые, о которых пишет Жижек) всё более вероятными. Если вспомнить того же Лоренца, он отмечал, что ритуалы, отвечающие за переориентацию агрессии и перенаправления на других представителей вида, периодически не срабатывают, переориентации агрессии за пределы коллектива не происходит: агрессия преодолевает ритуал единства. Можно предположить, что чем более иллюзорно единство, которое обретают люди, соблюдая корпоративные и государственные ритуалы, тем эти прорывы агрессии вероятней.

В агрессии нет ничего хорошего, и всё же в современном мире достаточно вещей, вполне заслуживающих ненависти. Однако сложно ненавидеть институты, а не конкретных людей. Да и с конкретными людьми всё не так просто: сегодня бедные и богатые не конкурируют напрямую. Работник какого-нибудь предприятия на одном конце земли может никогда и в глаза не видеть его владельца или крупнейших акционеров. Или биржевые игроки — это совершенно иной мир: среднестатистический рабочий, скажем, буривший нефтяную скважину где-нибудь под Норильском, вообще никогда не узнает, сколько именно заработал белый воротничок, перепродавший добытую им нефть. Этот враг для него невидим и, можно сказать, не существует. Иное дело трудовые мигранты, с которыми ему приходится конкурировать напрямую.

Человеку, чтобы избавится от ксенофобии, требуется всё же достаточно высокий уровень образования, более широкие представления о мире. Его коллективизм и альтруизм должен стать осмысленным, а не инстинктивным. Русскому крестьянину, уверенному, что у жида рога растут, от антисемитизма избавиться намного сложнее, чем жителю города, имеющему чуть большие знания. Но

именно навыков осмысления беднейшим слоям часто и не хватает: у них нет элементарной возможности получить качественное образование. К тому же и контактируют они со столь же несклонными к терпимости представителями меньшинств.

Конечно, и интеллектуалы порой, даже не порой, а весьма нередко проявляют взгляды диковинно дикие. Несмотря на всю философскую изощрённость, Хайдеггер таки подпал под обаяние национал-социализма. Разбору того, почему это произошло, в чём была слабость философский позиции Хайдеггера, в книге Жижека посвящено немало страниц, и хотя не со всем в этом разборе стоит соглашаться, он, безусловно, заслуживает внимания.

Впрочем, стоит повторить, Жижек критикует и современный либеральный мультикультурализм (хотя точнее было бы сказать, что эта критика направлена против политики позитивной дискриминации). Политика толерантности стремится к выделению всё большего числа сообществ и страт со специфическими интересами, ко всё большему дроблению общества на всё меньшие подсистемы и всё лучшему удовлетворению внутренних потребностей этих всё более малых сообществ. Именно внутренних: эти страты воспринимаются как нечто не то что бы совершенно статичное, но как замкнутое, «свободное от общества» и формирующееся вне зависимости от других страт, слоёв, вообще социальных отношений.