Обращаясь к традиционным ценностям в главе «Борьба за традицию: новая форма политической легитимизации», А. Щипков показывает, что защита их может носить как справедливый, так и глубоко реакционный характер. «Фактически правый и левый традиционализм исключают друг друга». Первый стремится к «неоязычеству — «новому Средневековью» без христианства», а второй мечтает восстановить в правах «христианский этический слой европейской традиции». В книге подвергаются критике идеи консервативного философа Александра Дугина и его интерпретация комплекса идей отечественного традиционализма, а также архаичные взгляды правых консерваторов, выступающих под лозунгами реставрации дореволюционной монархии.
Щипков ставит актуальный вопрос о возможности синтеза социалистической идеи и традиционализма, сближения социалистов и сторонников традиционных ценностей. Будучи приверженцем идей левого традиционализма, автор закономерно обращается к наследию русских славянофилов, народников и эсеров, христианских социалистов. Для приверженцев традиционных ценностей путь только один — влево, считает А. Щипков и выступает за синтез христианских, гуманистических и социалистических идеалов.
В заключение книги А. Щипков делает важный вывод, который как бы подводит итог всех его размышлений. «Чтобы выйти из кризиса, мировой системе придётся перестраиваться, менять идеологическую компоненту. Но сделать это в рамках «классического либерализма» уже невозможно». Поэтому возникает реальная угроза и соблазн перехода транснационального капитала, который автор называет «диспетчерами системы», к архаичным и репрессивным формам правления. И с этой оценкой трудно не согласиться.
Размышления по поводу «Щекотливого субъекта»
Юрий Угольников
В середине прошлого века Я. Э. Голосовкер писал: «Экзистенциализм — домино (клоунский наряд) философии». Яков Эммануилович говорил о Сартре. Жижек не утверждает, что любая социальная роль может оказаться на поверку только маской клоуна, но если бы Яков Эммануилович дожил до наших дней, он бы, наверное, непременно извинился и перед Сартром, и перед экзистенциалистами. Да и Альтюссер, назвавший однажды трагическим клоуном учителя Жижека — Лакана, наверное, признал бы свою неправоту. До профессионального фокусника философии Жижека им далеко. Критик Игорь Гулин так описывает метод его рас-суждений: «Он достаёт из цилиндра кролика и, пока вы смотрите, как он достаёт из цилиндра кролика, достаёт из кролика ещё одного кролика». Перевод не новой уже книги Жижека «Щекотливый субъект» слова Гулина подтверждает.
Жижеку можно предъявить много претензий: упрекнуть его в том, что он «преподносит публике свой цинизм под видом кинизма» (слова философа Андрея Тесли) или в том, что рассуждает он о предметах, о которых имеет весьма смутные представления. Впрочем, большой вопрос: насколько это «незнание» является именно незнанием, а не демонстрацией пренебрежения: ну, не важно на самом деле Жижеку, кто именно занял место Иуды в иконографии — концепция важнее.
Даже сами концепты «стадии зеркала», влечения к смерти, «большого другого» в том виде, в каком они были сформулированы Лаканом и восприняты Жижеком, — базовые для понимания философии Жижека идеи нуждаются как минимум в корректировке, но сейчас не об этом.
Несмотря на софистическую клоунаду, Жижек порой обращает внимание на важные вопросы. Разбирает, скажем, гегелевскую триаду «тезис-антитезис-синтез». Ею сегодня не пользуется только ленивый, при этом триаду эту понимают довольно превратно. Антитезис противоположен тезису и снимается в синтезе — вот собственно всё, что нам нужно: был тезис, потом пришёл антитезис, а потом синтез — что-то между ними среднее. Суть триады, однако, не в этом. Доведение тезиса до логического конца и порождает свою противоположность. Антитезис и есть в то же время законченный, доведённый до завершения тезис, а синтез — завершённый и доведённый до логического конца антитезис (хотя Жижек тут же ударяется в поиски промежуточных стадий, превращая гегелевскую триаду в нечто громоздкое).