Левая политика. Россия, Украина, Новороссия

Одной из проблем, с которыми сталкивается российская правящая элита состоит в долгосрочном воздействии её собственной пропаганды. Будучи убеждёнными постмодернистами, кремлёвские идеологи с лёгкостью жонглировали образами Великой Отечественной войны, мобилизуя общественное мнение на поддержку своего курса, когда им нужно было продемонстрировать сплочённость народа и власти перед лицом западного давления. Но будучи уверенными в том, что идеи — не более, чем технический инструмент в руках ловких политтехнологов, они забывают, что идеи имеют собственную логику и инерцию. За идеи люди сражаются и умирают. Новороссия оказалась как раз одной из таких идей.

Конечно, не только официальные российские власти используют тему войны, фашизма и антифашизма в своей пропаганде. Сегодня вообще трудно найти у нас в стране политическую группировку, которая бы не обзывала своих оппонентов «фашистами», тем самым лишая этот термин всякого значения и смысла. То же самое происходит порой и в Западной Европе, где либералы обвиняют в «фашизме» любые популистские и националистические движения, а те, в свою очередь, сравнивают канцлера Германии Ангелу Меркель с Гитлером, а сотрудничающих с ней лидеров других стран — с коллаборационистами. Хотя самый большой сюрприз и подарок обществу к юбилею Победы во Франции преподнесла Марин Ле Пен, исключившая из партии «Национальный Фронт» собственного отца за симпатию к маршалу Петену и коллаборационистам. В то время как остальные партии норовят искать «фашизм» на стороне, лидер НФ предпочитает «зачищать» ультраправых в собственных рядах.

Либеральная «западническая» пропаганда, напротив, находит реинкарнацию Гитлера в президенте Путине. Это сравнение стало уже настолько банальным, что не вызывает даже улыбки. Хотя достаточно элементарного знания истории, чтобы понять, какая дистанция отделяет олигархическую «управляемую демократию» в сегодняшней России от правильно организованного тоталитарного государства, созданного в 1930-е годы в Германии.

За 15 лет стабильности, организованной российской элитой под председательством Владимира Путина, эти люди показали себя вполне мирными обывателями, специализирующимися на перераспределении нефтяных доходов в рамках организованного Западом разделения труда.

Шипеть и огрызаться на Запад они начали лишь тогда, когда под влиянием кризиса элиты Евросоюза и Соединённых Штатов попытались изменить правила игры, перераспределив ресурсы и сферы влияния в свою пользу. Сопротивляются российские элиты нехотя, через силу, но им просто необходимо это делать — даже если они готовы капитулировать, требуется изобразить хоть какую-то готовность к борьбе, чтобы выторговать себе почётные условия сдачи, а заодно успокоить общественное мнение.

Только вот вопрос, получат ли они возможность почётной капитуляции? Если Путина и надо сравнивать с кем-то из персонажей 1930-х годов, то не с Гитлером, а с британским премьером Чемберленом, прославившимся позорным мюнхенским компромиссом с нацистской Германией. И сходство тут не исчерпывается общими политическими принципами — стремлением к компромиссу, готовностью к уступкам, колебаниями и нежеланием бороться всерьёз при способности периодически изображать готовность к борьбе (напомним, что непосредственно перед Мюнхеном лидеры британской внешней политики грозно заявляли о намерении защищать подвергшуюся немецкой агрессии Чехословакию с оружием в руках). Сходство усиливается институциональными факторами.

И Путин, и Чемберлен, несмотря на формально высокий статус и большой объём полномочий, являют собой пример деятелей, лишённых самостоятельной инициативы и политической воли, выражающих лишь коллективную волю олигархии, оформляемую путём организованного консенсуса. Именно потому, что их личная власть и влияние в собственной стране строится на системе внутри-элитных компромиссов, они органически неспособны последовательно и жёстко вести себя по отношению к внешним вызовам, даже если готовы на определённом этапе произносить жёсткие фразы. Такие люди ищут компромисса всегда и везде, в этом суть их политической «технологии», они органически неспособны к стратегической инициативе. Они никогда не пойдут на риск во имя великих целей, поскольку никаких целей, даже не очень великих, у них нет. Есть только текущие задачи, измеряемые суммами распределяемых денег, сроками пребывания у власти и электоральными результатами.

Между тем Запад, как и гитлеровская Германия в 1938 году, останавливаться в своём наступлении не собирается.

И отнюдь не потому, что Меркель или Обама психологически, политически, идеологически похожи на Гитлера. Нет, никто из них не имеет с Гитлером ни малейшего сходства. Просто логика кризиса и логика неолиберализма как политики экспансии финансового капитала, пожирающего ресурс реального сектора, неминуемо заставляет их быть агрессивными, даже если самим им этого не хочется. Ничего личного, только бизнес.