Левая политика. Варварство, социализм или...

Дорога к храму

Двадцать лет тому назад перестроечная интеллигенция взахлёб вопрошала: «Зачем дорога, если она не ведёт к храму?». Тема всенародного покаяния за грехи безбожных большевиков стала идеей фикс постсоветского образованного обывателя. Отказ от коммунистического наследия, мотивированный стремлением «жить, как на Западе», «вернуть Россию в цивилизованный мир» на деле обернулся отказом от всего того, что составляет основу западной демократии: социальных гарантий, гражданских прав и светского государства. Атаке подвергся весь комплекс идей, идущих от Просвещения, и, прежде всего, идея прогресса, рационалистического познания и изменения мира. «Второе крещение Руси», не случайно совпавшее с шоковой терапией, граничило с массовым психозом. Миллионы, казалось бы, культурных людей бесновались на сеансах «целителей», обивали пороги гипнотизёров, астрологов и магов, наводняли тоталитарные секты и приходы «традиционных конфессий». Больше всех в уловлении душ преуспела, разумеется, РПЦ, пользовавшаяся особым покровительством «демократов», с самого начала стремившихся реставрировать имперские порядки и символы. Религия вновь стала «вздохом угнетённой твари», «сердцем бессердечного мира», «духом бездушных порядков», «опиумом народа».

Российские либералы, вдохновлявшиеся Пиночетом и Столыпиным, презиравшие «совков» и неустанно требовавшие крови, были усердными менестрелями религиозного «возрождения». Именно с их подачи РПЦ превратилась в мегакорпорацию, владеющую громадной собственностью и политическим влиянием. С производством духовных ценностей произошло в точности то же самое, что и с материальным производством. В то время как новые русские в союзе с коррумпированной бюрократией захватывали и расхищали экономику, новые русские попы (зачастую, выходцы из той же номенклатурной среды) прибирали к рукам недвижимость, земли, культурные ценности, создавали собственную бизнес-империю, но главное — приватизировали неисчерпаемые ресурсы отчаяния и духовной опустошённости, порождённые триумфом свободного рынка.

В то время как Церковь жирела, наука и образование умирали, точнее — планомерно уничтожались либеральными «реформаторами». Пока промышленные и сельхозпредприятия, объекты социальной инфраструктуры приходили в упадок, среди руин поднимались сверкающие сусальным золотом купола церквей. Победившей бюрократ-буржуазии требовался новый идеологический аппарат, и православие сделалось его важнейшей составной частью.

Либералы и клерикалы — черты к двойному портрету

Либеральные деятели призывают власть соблюдать статью Конституции, декларирующую отделение церкви от государства. С тем же успехом они могли бы требовать отделения от государства «Газпрома», РАО «ЕЭС» и прочих «естественных» монополий. Утопия — думать, что в условиях современного глобального капитализма, означающего тотальное господство транснациональных корпораций, государство может быть чем-то иным, кроме как придатком монополистического капитала, его бутафорским псевдодемократическим фасадом. Рясоносные олигархи лоббируют свои интересы точно так же, как любые другие олигархи используют приватизированное государство как инструмент своей частной власти.

Школьная экспансия РПЦ в точности соответствует философии неолиберальных реформаторов, рассматривающих образовательную сферу как сферу коммерции. Действительно, если школа — рынок, тогда содержание реализуемых на нём услуг зависит не от каких-то культуртрегерских мотивов, а от потребительского спроса, который, в свою очередь, формируется теми, кто обладает большими пиар-ресурсами и политическим весом. Когда Кураев называет светскую школу антиконституционным учреждением, он всего лишь выражает либеральный принцип laissez-faire: «Дайте нам свободу торговли!». Что могут возразить на это либеральные критики?

Иерей Шумский, напротив, требует от государства протекционистских мер: «Защитим отечественного товаропроизводителя от информационной анархии!» Однако и тут либеральным идеологам трудно что-либо возразить. Ведь протекционизм — просто другое проявление той же самой свободы крупного капитала — свободы сильнейших устанавливать правила игры. Разве транснациональные корпорации не требуют госвмешательства всякий раз, когда очередной кризис угрожает их прибылям? И разве, признавая информацию товаром, мы не должны распространить на неё ту же самую рыночную логику, что и на все прочие товары?