Но ведь некоторые видят в этом свой единственный зарытый талант. Лиля Брик была из этого числа. Несдерживаемую свою похоть она смогла обернуть кладом.
И тут начинается история подлинного падения и смерти Маяковского.
Но прежде ещё о некоторых непредвзятых взглядах начинающего классика Поля Морана. Вот как смотрит он на личность и внутреннее содержание Мордехая Гольдвассера-Маяковского: «Из-под его пера вышли политические пьесы, атеистические песенки для детей, патриотические гимны, оды сельскохозяйственным удобрениям… Он безжалостно переложил в стихи красноармейские уставы, новый уголовный кодекс, цены на продукты питания, систему мер для крестьян и заводские правила… Он боксирует словами, употребляет каламбуры, грубые выражения, народные образы, монологи сумасшедших, фольклор, деревенское просторечие, диалекты инородцев, жаргон мастеровых, и всё это подсвечено снизу нарочитой эрудицией. Гольдвассер слишком художественная натура, чтобы обойтись без невроза. Его пунктик – страх перед болезнями, его боязнь инфекции известна всем, этот коммунист чистит предметы, до которых дотрагивается, стерилизует свой столовый прибор, носит резиновые перчатки, открывает двери на той высоте, где никто их не касается: для него заразно всё, кроме слов и идей».
А вот как записан у Поля Морана жутко разоблачительный монолог Бена Мойшевича (этим именем замаскирован Осип Брик), тут он (Осип Брик) зачем-то выдал незнакомому, в сущности, человеку всю тайну «русской революции»:
«И наконец еврейство. Восемь миллионов. Украина, Бессарабия, Туркестан, Бухара – сорвались… Огромные мировые резервуары еврейства нахлынули повсюду. Полки, нетерпимые, взращённые на талмуде. Иезекииль сказал: “Будете жить в домах, которых не строили, пить из колодцев, которые вы не рыли”: вот они, эти дома, эти колодцы. Возник новый континент, величайшая лаборатория на свете, земля обетованная – Евразия».
Выходит, эта главная тайна времени была Осипу Брику известна уже в двадцатом году прошлого века, а мы её для себя и теперь не открыли?..
Колодцы, между тем, почти выпиты уже…
Колодцы исчезли, их заменили скважины, орудие вампиров нового времени, сосущих нефть. Чёрная кровь русской земли выпита не нами, не нас питает…
Ну, да ладно, этого уже не поправить.
Я-то, ведь, пока совсем о другом….
После посещения Америки Маяковский написал серию абсолютно слабых, опять в жанре пролетарского лизоблюдства, путевых записок «Моё открытие Америки». Там есть только одно потрясающее, если вдуматься, наблюдение. В очерке «Чикагская бойня», где речь идёт о забое скота в промышленных масштабах:
«Если бараны не идут сами, их ведёт выдрессированный козёл».
Вздрогнуть впору, ведь это же точная суть, судьба и цена самого Маяковского. В качестве козла-провокатора на бойне окаянного времени он шёл впереди баранов, выдрессированный властью, а когда бараны были потрачены, он и сам стал не нужен, это показалось ему обидным. До смерти…
***
Архивный документ бывает опасен тем, что может порушить даже устои. Россия живёт теперь без устоев. Хорошо это или плохо, мы этого ещё не успели осознать. Поживём – увидим. Мне лично архивный документ интересен пока тем, что даёт возможность увидеть обратную сторону идола. Человек моего поколения вырос за частоколом идолов. Идолы ограждали нас от подлинной жизни, от её смысла, от солнечного света. Мы стали опять идолопоклонниками, язычниками, в суть своих верований мы не вникали. Верили всякому наглому внушению. Мы жили при искусственном освещении. Потому, документ бывает способен ослепить на какое-то время.
Меня и самого можно обвинить, конечно, в духовном мазохизме. Да, мне нравится выкорчёвывать теперь из своего сознания подгнившие пни развесистой прежде клюквы. Мне это нужно и это никогда не поздно. Огород моего сознания нуждается в прополке. Маяковский тут не один. И не он главный сорняк.
Но, коль речь пошла о нём…
Напомню опять, что виной тому обнаруженный мной архив бывшего Института мозга Ленина. Находка увлекла меня, я и мелочей не стеснялся. Когда ищешь в лесу после летних дождей груздя, а попадаются лисички, и лисичку грешно упустить…
Свидетельские показания, собранные тут, хороши тем, что они не годны для официального образа, потому и были не востребованы.
Несуразности начинаются с внешности. Был у него мощный, богатырский торс, а ноги короткие. Так что, когда садился за стол, не столь уж становился короче, возвышался над всеми – горой.
Годам к двадцати, ко времени знакомства с Бриками, сгнили у него все зубы. Рот у него стал старческий, запавший. Его так и звали тогда – Старик.
Есть он мог только манную кашу, и это стало его любимым кушаньем на всю жизнь. Лиля посоветовала ему вставить искусственную нижнюю челюсть. Челюсть вышла несколько выдающейся, и это придало его лицу мужественное и брутальное выражение. На ночь челюсть отправлялась в стакан с водой. Подогревало ли это взаимную похоть? Этот вопрос остался маяковсковедами не прояснённым, как не относящийся к делу.