Левая сторона души. Из тайной жизни русских гениев

И это всё о самой громкой легенде Маяковского. Доброжелатели, все сплошь из именитых маяковсковедов, не дали тогда пасть его имени в общем мнении. Всё это объявлено было сплетней Горького. Правда, я так и не смог объяснить себе, зачем это Горькому стало надо. Не знал я об этих мелких пакостных качествах великого пролетарского писателя.

Сплетня, однако, окаменела в легенду. Если у кого-то после прочитанного возникнет желание и меня причислить к разряду наветчиков и пустозвонов, отвечу так, я подобрал на путях к нужной мне истине не сплетню, а легенду уже, артефакт неясной цены.

Но в том, что этот мерзопакостнейший эпизод в жизни Маяковского вполне мог быть, свидетельствует опять он сам, я склонен верить ему. Это написано ещё в 1916-ом году:

Теперь —

клянусь моей языческой силою!

Дайте

Любую

красивую,

юную, —

души не растрачу,

изнасилую

и в сердце насмешку плюну ей!

Впрочем, когда я в этот раз вышел из архива, у меня было чувство, что я вляпался в собачью дрянь, которой немало бывает на дорожках, протоптанных с благими целями…

***

Если бы Маяковский оказался подозреваемым ещё и в людоедстве, я не удивился бы. Косвенных свидетельств тому в его стихах предостаточно. Хватит не только для подозрений:

Мы тебя доконаем, мир-романтик!

Вместо вер – в душе электричество, пар…

Всех миров богатства прикарманьте!

Стар – убивать!

На пепельницы – черепа!

Это из поэмы «150 000 000», которая была написана между 1919 и 1920 годами.

Оригинальное решение тут пенсионной реформы – «стар – убивать!». Как этого ещё наши законодатели не постановили?..

Особого лиризма исполнены, конечно, и эти слова – «всех миров богатства прикарманьте!». Это ведь прямо библейский ветхозаветный масштаб и смысл. О домах, которые не строили, и колодцах, которые не рыли, мы помним. Их пророк Иезекииль обещал своим потомкам, в том числе прошлым и нынешним расхитителям России, терзавшим и терзающим её под флагами революций, реформ и прочих переустройств.

А вот ещё и смысл мировых перестроек и реконструкций:

«Господь отомстит за нас скопищам Гога. В оный час будет сокрушена сила народов; они будут как корабль, на котором сорваны снасти и сломана мачта, так что нельзя уже на ней поднимать парусов. Тогда Израиль разделит между собою сокровища народов – великую массу добычи и богатств, так что даже если среди него окажутся хромые и слепые, и те получат свою долю».

Не это ли первоначальные большевики именовали перманентной революцией?

Маяковский всё это только переложил в стихи.

Даже дедушка Ленин был совестливее Маяковского. Он срам прикрыл всё-таки – «грабь награбленное!».

Или вот ещё из Маяковского:

А мы —

не Корнеля с каким-то Расином —

отца, —

предложи на старьё меняться, —

мы

и его

обольем керосином

и в улицы пустим —

для иллюминаций.

Успел ли папочка Володи Маяковского, без памяти любивший своего отпрыска, прочитать это трогательное до ужаса лирическое послание?

Когда на фронтах Первой мировой войны русские воины жизнями своими спасали Россию, а война эта становилась уже Первой Отечественной, двадцатидвухлетний каннибал-лирик, откосивший, как мы помним, от военного призыва, всё о своём твердил:

Чтобы флаги трепались в горячке пальбы,

как у каждого порядочного праздника –

выше вздымайте, фонарные столбы,

окровавленные туши лабазника.

Это из поэмы «Облако в штанах». 1915 г.

Или вот он благодарит вождя пролетариата в год его смерти за то, что в итоге тот открыл ему, кровавому мизантропу в последней клинической стадии, глаза на истинное знание дальнейшего своего пути и призвания:

Мы знаем кого – мети!

Ноги знают,

Чьими

Трупами

им идти.

Это из поэмы «Владимир Ильич Ленин» 1924 г.

Почему же это только у Маяковского изо всех ударников пронзающей насквозь пролетарской лирики столько крови, рваной человечины и трупного запаха?

Это ведь с самого начала было.

Первый его поэтический сборник уже имеет все признаки запредельной, невообразимой патологии. Его венчает мгновенно ставшая знаменитой фирменная маяковская строчка:

«Я люблю смотреть, как умирают дети…».

Обязательно заметить тут надо, что Маяковский выплюнул необъяснимо гадостную эту строчку, когда было ему только двадцать лет. Это, когда она впервые была опубликована. Сам этот непомерно омерзительный плевок в суть и лицо человеческого достоинства, понятное дело, был сделан ещё раньше.

Он это сказал и самодовольно ухмыляясь, наверное, стал ждать, как на эту «пощёчину общественному вкусу», отреагирует эта самая общественность.

Она тут же подставила другую щёку.

Явились отряды литературоведов с низкой социальной ответственностью, именем легион, которым стало нужно замять отвратительную и беспощадную провокацию.,

Стали говорить, что это Маяковский стал вдруг небесным разумом, и мерзость эта вовсе не Маяковскому принадлежит, а некоему безответственному организатору вселенского неустройства, в которого тот, Маяковский, нарядился.

И до сих пор так говорят. Употребляя при том беспощадное к смыслу словоблудие и жаргон местечковых одесских сиинагогальных талмудистов-шамесов, которые, как известно, могут объяснить даже то, что не могут себе представить.