Левая сторона души. Из тайной жизни русских гениев

Вот пример такого толкования, принадлежащий Дмитрию Быкову. Маяковский тут, оказывается, «доведённый до отчаяния гностический Бог, которого провозглашают ответственным за всё и вся – в то время как он ничего не может сделать, ибо есть вещи, находящиеся вне его власти».

Таких нагромождений русскоязычное литературоведение накопило громадное количество. Одна эта строчка породила столько других, что они давно обошли по объёму всё, написанное самим Маяковским.

Эта строчка стала чем-то, вроде «Чёрного квадрата» в поэзии тех окаянных дней. Этот «квадрат» тоже ведь выдавали за икону, за изображение бога, тёмного, грязного, «гностического» вот именно, если брать это слово в смысле «жизнеотрицания».

По силам ли была Маяковскому та глубина, которую приписывают ему толкователи. Вряд ли. Все, кто знали его, удивляются элементарности его ума.

Похоже, за всю свою жизнь он не прочитал ни одной книги. Слово «гностический» ему точно знакомо не было. И понятие такое ему неведомо было. «Никогда ничего не хочу читать… Книги? Что книги!» – говорил Маяковский.

А вот из «Облако в штанах»: «Никогда ничего не хочу читать».

В его кабинете в кооперативной квартире на Лубянке не было ни одной книги… На вопрос анкеты: «Есть ли у вас библиотека?», – он отвечает: «Общая с О. Бриком…».

Он был совершенно не образован. Учёба в гимназии не задалась с четвёртого класса, и это стало причиной его «ухода в революцию», там было веселей ему и сподручней.

Михаил Булгаков образом Полиграфа Полиграфовича Шарикова, намекает на Маяковского – с тех пор, как десятилетний бунтарь, которого сверстники в гимназии звали Идиот Полифемович, вышел на улицы, читал он только вывески. У него даже есть особое стихотворение, где он шлёт благодарность свою этим вывескам, и всем советует – «Читайте железные книги!». Вывески, кстати, надоумили его одному доходному делу, писать рекламные халтурки советским товарам. Чем он и кормился сытно долгое время.

Может показаться странным, что даже стихи его, явившиеся будто бы в непревзойдённом качестве, непредубеждённым знатокам поэзии казались примитивными и отдающими неистребимой пошлостью. Даже Чуковский, которого Маяковский считал своим другом, писал: «Стихи Маяковского… отражают в себе бедный и однообразный узорчик бедного и однообразного мышления, вечно один и тот же, повторяющийся, точно витки на обоях… Это Везувий, изрыгающий вату».

Написанное Маяковский всегда отдавал Брикам, те наводили там лоск грамоты.

Считается, что сам Маяковский никак не комментировал означенную изуверскую строчку. Однако, в том архиве, который я теперь усердно перелопачиваю, попались мне вот такая интересная запись. Принадлежит она некоему Леониду Равичу, который отрекомендован, как ученик и поклонник пролетарского горлана и главаря.

Он рассказывает:

«Маяковский остановился, залюбовался детьми. Он стоял и смотрел на них, а я, как будто меня кто-то дёрнул за язык, тихо проговорил:

– Я люблю смотреть, как умирают дети…

Мы пошли дальше.

Он молчал, потом вдруг сказал:

– Надо знать, почему написано, когда написано, для кого написано. Неужели вы думаете, что это правда?».

Теперь всё ясно. Маяковскому тогда надо было сказать эту дичь. Для чего – надо?

Да для того опять же, чтобы ошарашить. Чтобы привлечь внимание любой ценой. Чистотой и совершенством, понятное дело, этого сделать уже невозможно было. Это были качества уходящей поэзии. Она была брошена с парохода.

Оставалась в арсенале новой культуры только пакость и гниль.

Но ведь, чтобы сказать гнусность исключительного качества, нужно изнасиловать и испоганить собственную свою природную суть, детское в себе, душу свою. Пока вы не убьёте в себе ребёнка, вы останетесь человеком.

Не описал ли смерть этой детскости и обязательной начальной, от природы, чистоты в себе тогда Маяковский?

Кстати сказать, наш истинный Господь, который Маяковскому и русскоязычным знатокам «гностического бога» не ведом, о детях говорил совершенно иначе: «будьте, как дети, – говорил он, – ибо их есть Царствие небесное…». По мотивам этих евангельских слов Фёдор Достоевский написал роман «Идиот», загадочный и великий, но не любимый русскоязычным литературоведением.

Как бы там ни было, а мелкий начальный позыв изрыгнуть нравственную гниль, тут же отразился на общем духовном и физическом организме Маяковского.