Левый берег Стикса

Задержанных было настолько много, что места для допросов не хватало на всех пяти этажах бывшего общежития. В некоторых кабинетах вели насколько «бесед» одновременно, что категорически запрещалось. Ожидающих своей очереди, перепуганных и растерянных людей, мужчин и женщин, сгоняли в освобожденные, для такой надобности, комнаты человек по десять. Это тоже было недопустимо — шел свободный обмен информацией, общение, а, значит, исчезали страх и неуверенность. Даже в туалет люди ходили свободно, что уж, вообще, было вопиющим отступлением от правил. Почти балаганом. Человек, попавший в такую ситуацию, должен быть под давлением постоянно, особенно, когда хочет справить естественную надобность. Но людей не хватало, и народ прогуливался по коридорам, как на пленэре, раскланиваясь и смущенно улыбаясь.

Несколько особо важных персон, правда, попали в оборот по-настоящему. Ими занимались, как положено, с расчетом дожать с течение трех последующих суток. При таком стечении публики бить подозреваемых было нельзя, это оставляли на вечер, когда обстановка станет более интимной, располагающей.

Попавшие к «смежникам», находились в более стесненных условиях, но таких было немного.

К одиннадцати часам город уже гудел слухами. Были, правда, в происходящем некоторые странности, но обратить на них внимание мог только очень осведомленный и очень заинтересованный в объективном анализе человек. Например, было совершенно непонятно, почему некоторые утренние газеты, в том числе — столичные, вышли со статьями, рассказывающие о начале крупных неприятностей у «СВ Банка», с намеками на криминальное происхождение денег? Ведь хорошо известно, что публикации готовятся еще вечером, когда номер подписывается в печать. Почему, несмотря на продуманность операции, ни одна из оперативных групп не была отправлена в загородный дом Краснова? Откуда начали свое хождение слухи о смерти управляющего «СВ банка» и исчезновении руководства высшего эшелона? Ответить на эти вопросы было трудно, почти невозможно, но, главное, что никто и не пытался это сделать.

Государственная карательная машина начала свою работу, перемалывая в порох еще вчера могучий и жизнеспособный организм.

Где-то плакал ребенок. Невообразимо далеко. В темноте. Может быть в небе, а, может быть, за множеством закрытых дверей. На пределе слышимости. И что-то гудело. Или жужжало. Как шмель. Большой толстый шмель ядовитой раскраски, пушистый и неуклюжий. Теплый. И в детском плаче что-то знакомое. Неужели плачет Даша? Марк уже большой, он не может так плакать. Двери мешают. Двери. И почему темно? В спальне никогда не бывает так темно. У них, с Костей, нет тяжелых штор на окнах, и в комнату всегда проникает хоть чуть-чуть света. Странно.

Она приоткрыла глаза и не сразу поняла, что за зеленая плотная масса колышется над головой. И почему она лежит на чем-то колючем. Вот только Дашка действительно плакала где-то за спиной, горько и безостановочно.

— Это деревья над головой, — подумала Диана. — Мы в лесу. Была перестрелка. Кажется, в меня попали.

В место крон сосен перед глазами возникло незнакомое мужское лицо. Совершенно незнакомое. Мужчина открыл рот и зажужжал. Диана улыбнулась. Это было удивительно весело. Люди ведь не жужжат? Жужжание стала еще ниже, Диана начала различать отдельные слова, но не могла понять их смысл. Вместо незнакомого лица возникла голова Марика. И он сказал:

— Мама!

Она попыталась ответить, но губы не слушались.

Потом вступил незнакомый голос:

— Посмотри в рюкзачке. Любые тряпки подойдут.

— Мамочка, — опять позвал Марк.

Голос Тоцкого.

— Рана тяжелая?

Опять низкий незнакомый бас.

— Да хер его знает, Андрей Викторович! Я тебе, что — Амосов? Навылет — уже хорошо. И артерию вроде не зацепило. Кровит несильно. На сантиметр вправо и все — пишите письма. Нашел? Давай. Только аккуратно.

Диана почувствовала, что чьи-то руки ее приподнимают, и бок охватило что-то теплое.

— Вот так, — сказал бас, — ну, счастлив наш Бог. Ишь, как высверлило? Это потому, что близко. Как дрелью. Не плачь, дочка, иди поближе. Жива мама, на твоей свадьбе еще гулять будет. Иди, иди, не бойся.

В поле зрения появилась Дашка — зареванная, с оцарапанной щекой. Замурзанная, как чертенок. Диана попробовала повернуть голову в ее сторону и, к своему удивлению, смогла.

Рядом с Дашкой возник Марк, а, сразу за ним — Тоцкий, перепуганный, уже без той, страшной гримасы на лице, похожий не на хищную птицу, а на воробья после дождя. Он был, почему-то, при галстуке, который сбился на бок, и в пиджаке, порванном в нескольких местах, перепачканном зеленью и бурыми пятнами.

— Диана, ты меня слышишь?

— Костя? — Сказала она и сама не узнала свой хриплый, слабый голос.

— Он жив, не бойся. Я говорил с ним сегодня ночью, когда ехал искать тебя. Сейчас он едет к месту, где мы договорились встретиться. Он будет вас ждать.

— Спасибо.

— Да, ничего. Порядок. Чуть бы раньше. Я себе простить не могу.

— Ну-ка, дайте глянуть, — загудел бас рядом. — Простите, мадам…