Левый берег Стикса

Так что, получив на руки синюю книжечку диплома, заместитель командира институтского оперативного отряда, комсомольский активист Гриша Кондратюк, подал заявление в милицию. Дядя, по своим каналам, поговорил с кем надо, благо, Советский Союз еще не собирался почить в бозе, до этого момента оставалось еще восемь долгих лет, и Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности принял юное дарование в свои объятия.

Ленинград, конечно, не Москва, но по тем временам, почти столица, и родственник в метрополии весьма способствовал карьерному росту. Тем более, что Тимофей Васильевич и сам на месте не стоял, заняв место в городском управлении. Гриша был в доме дяди частым гостем — авиабилет в город Революции стоил чуть больше тридцати рублей, самолеты летали регулярно — спасибо Советской власти. Летал в Питер Григорий Иванович не за тем, чтобы «похлебосольничать» да выпить дорогого коньяку в дядиной пятикомнатной квартирке, с картинами русских мастеров на стенах и щитовым паркетом невообразимой красоты. Не для того, чтобы с теткой, дочкой генерала КГБ в отставке, прошвырнуться по закромам «Гостиного двора» и базам Потребсоюза, или откушать, в закрытом для несведущего народа, ресторане «Садко». Ну и, конечно, не для того, чтобы сходить в «Маринку» или в БДТ. Балет Григорий Иванович не любил, театр не понимал, а из книг любил романы Дюма, детективы старых советских авторов и Юлиана Семенова. Из всех искусств, вслед за вождем мирового пролетариата, любил наиглавнейшее — кино, а остальные изыски — считал неизбежным злом.

Тесть дяди Тимы, съевший себе зубы на борьбе с диссидентами еще в шестидесятые (до того с ними не боролись, а просто расстреливали) дальнего родственника за это возлюбил особо, и, одобрительно похлопывая по плечу, цедил хрипло, через прокуренные желтые зубы: «Молодец, Гришка! Наш человек!».

Приезжал Григорий Иванович для того, чтобы набраться опыта. Чтобы понять, как эту самую социалистическую собственность расхищать, как сделать так, чтобы ее без твоего участия не расхитили другие и как правильно реализовывать и перераспределять уже расхищенное.

Дядя, и его самоотверженный труд на благо Родины и себя, любимого, был бесценным кладезем опыта. Сам Григорий Иванович в ту далекую, наивную эпоху, даже и предположить не мог, насколько эти знания пригодятся ему после падения империи. Да и кто мог предположить, что родной город, в котором Григорий Иванович родился и вырос, из «режимного», закрытого для посещений, станет открытым, торговым мегаполисом. А, значит, слово «контрабанда», знакомое только по морским портам, которых всего ничего, международным аэропортам, которых раз-два — и обчелся, и зарубежным кинофильмам — станет явью и на берегах Днепра.

Бизнес Тимофея Васильевича, хотя тогда это слово так свободно не употреблялось (только с толикой презрения или негодования), был сложен, многогранен и многолик. В нем были разные составляющие — и рейды по подсобкам, и тайные цеха, производившие, кустарно, дефицитные товары, (саржевые брюки ужасающего вида, пластиковые кульки с неузнаваемыми физиономиями популярных эстрадных актеров и зарубежных групп и певцов, туфли из «левой» кожи, костюмы, рубашки, трусы и носки, свитера — а что в СССР не было дефицитом?). Рынки, стройки, магазины — везде, где была социалистическая собственность, там находил свою «копеечку» бравый борец с ее расхищением — дань платилась исправно, и горе тому, кто пытался этого избежать. Это была многоуровневая, сложная система перераспределения денежных средств, система, построенная на лестнице распределения товаров, а еще точнее, параллельно ей. И кормила она множество народа — и нечистых на руку дельцов, и тех, кто должен был этих дельцов ловить — кормила досыта, поила допьяна и одевала с любовью.

Но настоящим алмазом в короне Тимофея Васильевича была контрабанда. Ленинград — город портовой, моряки — народ ушлый. Грузов приходит — великое множество, и уходит, кстати, тоже. Для человека сообразительного, облеченного властью, имеющего друзей и знакомых в таможенном комитете и КГБ, наладить встречные потоки не составляло особого труда. Завоз и вывоз обеспечивали одни, реализацию — другие, прикрытие — третьи, секретность — все вместе.

Это было любимое, пусть и не самое прибыльное дело Тимофея Васильевича. Оно было опаснее, чем все гешефты вместе взятые, но увлекался он им более всего. Оно наполняло его дом невероятными, по тем временам, новинками электроники, экзотическими предметами интерьера и, что главное, давала ему ощущение причастности к той жизни, которая протекала за границами «великого и неделимого», реального прикосновения к которой он был лишен навсегда, как тогда казалось. Зарубежные поездки были лишь аперитивом, а вот отведать само блюдо, увы, Тимофей Васильевич не мог.