Левый берег Стикса

— И я счастлив. Я делаю свою работу. Я ловлю от нее кайф. Ловлю, ловлю, не ухмыляйся. И деньги в ней — не главное. От классно отстроенной схемы, от красивой коммерческой операции есть свой кайф — неужели ты полагаешь, что это не творчество и от этого нельзя получить удовольствие? Ты — родился врачом, я — финансистом — вот и вся разница.

— Круто. То-то ловят тебя, как уголовника.

— Путаешь, дружище. Меня ловят не за то, что я сделал что-то не то. Просто некоторые люди решили, что им нужен наш бизнес. Вот и все. Найти. Отобрать. Поделить. Посадить.

— Ты ничего плохого не сделал?

— Я не сделал ничего того, чтобы не делали другие. Ничего плохого с общечеловеческой точки зрения. Я никого не убил, не ограбил. Нарушал ли я закон? Не будь наивен, кого волнует закон? Речь идет только о зонах влияния и их переделе. О бизнесе. О деньгах.

— Которые для тебя не имеют значения.

— Я сказал не так. Я сказал, что они для меня не главное. Для меня они критерий независимости. Средство ее обрести. Гарантии моей свободы. И конечный результат моего труда. Тебе зарплату регулярно платят?

— Шутишь, наверное?

— Почему шучу. Знаю, как платят. Херово. И рассказывают, что виноваты мы, коммерсанты, ворюги, которые не платят налоги. А мы платим.

— Неужели? — с иронией осведомился Лымарь.

— Платим, Витя, платим. Не столько, сколько они хотят — была бы их воля, они бы все до костей ободрали. Но платим. И немало. Но спроси, куда идут эти деньги? Спроси? Ты думаешь, тебе ответят? Нет — тебе наврут с три короба. Расскажут сказки о расходах бюджета. А, на самом деле, бюджет — эта огромная кормушка, из которой деньги разворовываются тысяча и одним абсолютно законным образом. И таким же количеством незаконных. И срать они хотели на врачей, учителей и пенсионеров. Ты когда-нибудь поинтересуйся системой льгот.

— Где я поинтересуюсь? В операционной? У анестезиолога?

— Извини, — сказал Тоцкий. — Что-то я не то сморозил.

— Что, действительно, так плохо?

— Действительно. Гораздо хуже, чем ты можешь себе представить. Без надежды на выздоровление. Работая в системе невозможно оставаться чистым. Системе нужно, чтобы любого, в любой момент можно было взять за яйца. Ну, зачем ей богатый, независимый коммерсант? С него денег не получишь просто «за так». А если есть крючок — так он сговорчивый. А несговорчивый — на ушко его, и на солнышко, пред всем честным народом. Вот он! Вот он виновник ваших бед! Рвите его! Кусайте его! А мы, тем временем, поделим его имущество. Знаешь, почему Моисей водил свой народ по пустыне 40 лет? Чтобы вымерли те, кто помнил египетское рабство. А у нас ни времени, ни пустыни подходящей. На манеже — все те же. Так что, не волнуйся — то, что меня ловят — внутриклассовая борьба.

— А если тебя поймают?

— Меня не поймают. Но если поймают, будет не до шуток.

— Кто стрелял в Краснову?

— Наш шеф безопасности.

— Не понял?

— Все ты понял. Наш собственный сотрудник, заместитель Кости Краснова по вопросам безопасности. Ты не удивляйся, по опыту — сдают всегда свои. А чаще всего — по статистике — именно «безопасники». Много знают, много слышат, плюс — ментовская ментальность. Она, знаешь ли, дается навечно.

Они ехали по центру города. В толчее машин, пробираясь по узкому, перегруженному проспекту. Здесь постов не было. Плотно перекрыты были только въезды-выезды из города.

— Мне сюда, — сказал Андрей, указывая на небольшой паркинг, возле старого здания. Но ты протяни чуть дальше. Не светись. А то потом вопросов не оберешься.

Виктор прижался к бордюру и затормозил. Сзади возмущенно засигналила маршрутка.

— Еще раз спасибо, Витя, — сказал Тоцкий. — Ты очень нас выручил.

— Ты надолго? — спросил Лымарь.

— Пока не знаю. Как получится.

— Навсегда?

— Может быть.

— Будет жаль.

— Если честно — мне тоже. Но, если попрет — пожар уляжется. Дадим, кому надо, денег.

— Думаешь, уляжется?

— Надеюсь, — Тоцкий на миг задумался, а потом продолжил. — Вообще-то, все очень серьезно, Вить. Полное говно. И мы в нем по уши.

— А, конкретно, ты?

— А, конкретно, я — с головой.

— Прямо, как в американских боевиках. Герои прощаются на мексиканской границе и говорят друг другу: «Мне будет тебя не хватать».

— Я бы много отдал, чтобы сейчас быть на мексиканской границе. И рад, что ты не герой этого боевика. Лечи людей, готовь чай милой маме Ангелине Борисовне, не изменяй Люсе слишком часто.

— Не чаще раза в день! Хао, я сказал! — Лымарь поднял правую руку в индейском жесте.

— Не прикалывайся. Я серьезно. Когда мы были молодыми, нищими и беззаботными — мы ведь были счастливыми? Не менее чем сейчас? А, может быть, более. Ты, наверное, прав — на кой весь этот геморрой? Ради чего? Рискованные шутки, легкая «фронда», портвейн, статус местной знаменитости, клевые девчонки без тяжелой нравственности — ведь это и так было. И этого хватало для счастья…

— Ау, Андрюша! Мы выросли!