Лезвие

Максим остановился напротив двери и толкнул ее от себя. Мы вошли в просторную спальню, и я на секунду замерла. Да. В этой комнате жил ребенок. Все с любовью обставлено светлой мебелью, на полках игрушки, шторы украшены рюшами, ковер с изображением героев мультфильмов. Почему-то здесь мой страх немного отступил. Я прошла внутрь и одернула шторы, впуская солнечный свет. На полке возле письменного стола стояли несколько фотографий в серебряных рамках. Я подошла ближе и взяла одну из них в руки. Со снимка на меня смотрела светловолосая малышка, очень похожая на меня саму. Сердце сжалось и пропустило несколько ударов, в нем что-то шевельнулось. Щемящее, нежное. Где-то вдалеке.

— Это Тая. Мы фотографировали ее в день рождения всего лишь год назад.

Я повернулась к Максу. О господи… это наш общий ребенок. Мы делили постель, мы зачали ребенка. Это похоже на кошмар. Или не делили? Возможно, он брал меня силой.

— Сколько ей?

— Два года.

Я поставила фото на место.

— Она скучает по тебе. Она очень маленькая и не может уснуть без тебя по ночам. Она спала с нами обычно в нашей постели. Посередине. Потом я уносил ее в детскую… чтобы… На хер, это не важно все.

Я дышала очень тяжело, он намеренно сказал все таким тоном, чтобы я почувствовала угрызения совести? Или мне кажется в его голосе горечь. Господи, кому верить? Что это за спектакли или испытания, и почему все это происходит со мной?

— Ты вернешь ее теперь домой?

— Ты увидишься с ней, когда будешь к этому готова. Не уверен, что сейчас это было бы к месту, судя по твоей реакции и на меня, и на наш дом.

— И кто определит, насколько я готова к встрече с моим ребенком? Ты?

— Да. Я.

— Я в этом даже не сомневаюсь. Теперь я хочу знать — кто я в этом доме? Хозяйка или…

— Хозяйка, если я не решу по-другому, ты всегда была и будешь в этом доме хозяйкой.

Можно было даже не сомневаться, что все зависит только от него и его решений. Впрочем, разве раньше было иначе? Одного не пойму, как я с этим мирилась?

— Я хочу уточнить. То есть я совершенно свободный человек и могу уходить, когда и куда хочу?

— Ты не можешь уходить, когда тебе вздумается, потому что это опасно. Ты можешь уйти с моего разрешения и с охраной.

— Значит, хозяйка и свобода — это лишь иллюзия. Весьма интересно. А если я не хочу здесь жить с тобой? — выпалила ему прямо в лицо, ощущая, как внутри поднимается волна протеста.

— Тебе кажется, что ты не хочешь, — вкрадчиво очень тихо, при этом взяв меня за руку чуть выше локтя, — у тебя потеря памяти, и ты можешь наделать кучу глупостей, а мне бы очень не хотелось, чтобы с тобой что-то произошло, малыш.

— А можно обо мне позаботится кто-то другой? Или мои пожелания здесь не учитываются?

Вот теперь его взгляд стал убийственным.

— Нельзя. Кто-то другой до этой секунды отвратительно справлялся со своими обязанностями, маленькая.

"Малыш" и "маленькая" не знаю, что из этого меня раздражало больше. Он словно клеймил меня этими словами, ставил на мне печать принадлежности ему.

— Значит, я под арестом?

— Под арестом. Если тебе нравится именно такая формулировка, я не стану тебя разочаровывать. Я вообще люблю угождать хорошеньким женщинам. В особенности своим.

Он сказал это во множественном числе, и меня передернуло. Еще и изменял мне, и даже этого не скрывает.

— Пока к тебе не вернется память, я позабочусь о тебе.

— Значит, ты меня оберегаешь от меня самой? Как благородно.

Его зрачки сузились, и на резко очерченных скулах заиграли желваки.

— Благородно? Пожалуй, сочту это за комплимент. Несмотря на тот сарказм, с которым ты это сказала. То, что показали тебе эти служебные шавки, кардинально отличается от правды. А точнее, они вывернули правду так, как им было удобно, чтоб ты сделала то, что они хотят.

Я усмехнулась:

— Это значит, что вы ведете честный образ жизни, и все, что я видела, видеомонтаж? Ты считаешь, что я потеряла память или потеряла мозги?

Макс облокотился о косяк двери:

— Нет, это значит, что у всего есть свои причины и свои логические объяснения.

— Какое логическое объяснение может быть тому, что ты на моих глазах чуть не убил людей?

— Когда-нибудь ты поймешь.

— А если нет? Что тогда? Ты будешь держать меня здесь вечно? Заботиться обо мне через силу, запирать меня в этом доме, а дальше наручники и ошейник? Если я никогда не вспомню, я буду обречена жить с тобой насильно?

Его глаза потемнели еще на один тон, и он шагнул ко мне, а я инстинктивно шарахнулась к стене. Макс тут же остановился и поднял руки вверх. Смотрел на меня с каким-то сожалением, с какой-то то ли болью, то ли разочарованием. Но уже через несколько секунд его взгляд стал совершенно непроницаем.

— Страшно? Думаешь, я тебя буду насиловать? Не бойся, я тебя не трону. Ты сама рано или поздно захочешь, чтобы я к тебе прикоснулся, и я сделаю все, чтобы этот момент настал быстрее, чем ты думаешь.