Лягушки

Четвёртый поднос был аллегорией Триумфа. «Победа под Халкин-Голом». В центре подноса нерушимо стоял пограничный столб, но не с союзным гербом, а с двуглавой птицей. На столб пытался залезть явный японец, второй японец, видимо, уже свалился со столба и теперь лежал на спине, сконфуженно улыбаясь. Высокий русский с петлицами на гимнастёрке и малорослый батыр укоризненно грозили японцам пальцами. А вдалеке стеной громоздились танки.

– Взято с подносов о Крымской войне, очень хорошо покупают восточные люди. И те, что южнее Амура. И те, что в океане, – сказал Острецов. – Конечно, наивно, но и в наивности своя прелесть. А колорит какой!

Про танки не было произнесено ни слова.

– Да, колорит… – кивнул Ковригин.

– А форма какая. Края – фигурные, приподняты и отогнуты, по ним вьются рокайльные диковины, и ручки тоже диковинные у наших подносов. Но они, повторюсь, не для застолий. В Музее у нас выставлено сто восемь подносов. Всё это произведения искусства.

– Да как же я смогу принять ваш подарок! – воскликнул Ковригин.

– Сможете, – уверил его Острецов. – Это вещи не музейные и созданы они для вас. У нас хорошее художественное училище, одно из лучших в России, ему за сто пятьдесят лет, зря его теперь обозвали Академией прикладных искусств, но у нас сейчас такое количество Академий, писательниц и баронесс… Преподает рисунок там, кстати, Вера Алексеевна Антонова, на неё вы произвели самое приятное впечатление…

– Поклон ей… – смутился Ковригин.

– И есть в нашем преподношении несомненная корысть. Вдруг вы увлечётесь синежтурскими поделками и в журнале «Под руку с Клио» появится очерк о них…

– Журнал вот-вот закроется, – сказал Ковригин.

– Думаю, нет, – сказал Острецов. – Я посетил Петра Дмитриевича Дувакина и понял, что кризис ваш журнал не погубит. И много надежд на публикацию вашего сочинения о дирижаблях.

– Это ложные надежды, – буркнул Ковригин.

– Во всяком случае, наш презент искренний. И закончим с подносами. Они ваши. Если они, конечно, повторюсь, вам приятны… Перейдём к делам более важным. Вы человек проницательный и, конечно, поняли, что я здесь не только из-за произведений лаковой живописи. Я хотел бы, что бы вы… Как это точнее назвать… Скажем так, проявили понимание и оказали нам содействие…

– В чём?

– У нас пропала актриса, – сказал Острецов. – Елена Михайловна Хмелёва.

42

Ковригин нахмурился.

«Выслушать, – решил Ковригин. – И ни о чём не спрашивать. Сами должны всё выложить».

– Вы, Александр Андреевич, вправе поинтересоваться, почему мы не обращались в милицию с просьбой о розыске.

Ковригин молчал.

– Обращались! – сказал Острецов. – И театр, и частные заинтересованные лица. Розыск с ленцой начали, но деликатно разъяснили, что среди нас нет лиц, юридически имеющих право хлопотать о розыске. Хмелёва – человек взрослый, и следует обождать…

– Есть вроде у неё мать с отцом в Воткинске, – сказал Ковригин.

– Хмелёва пропала, скорее всего, в Москве, – сказал Острецов. – А в Москве были вы…

– Да, я был в Москве, – подтвердил Ковригин.

– Нарушением приличий вышло бы предложение показать мне ваш паспорт, тем более что меня никто и не уполномочивал сделать это. И всё же… Если ваш паспорт здесь, не могли бы вы дать заглянуть в него?

– Отчего же и не заглянуть, – сказал Ковригин. – Сделайте одолжение…

Паспорт лежал в ящике письменного стола, Ковригин не спешил, стоял, перекладывал бумаги и рукописи, ворчал недовольно, будто паспорт куда-то запропастился, был взволнован, что, несомненно, было прочувствовано Острецовым, сейчас бы – в окно, как Гришка Отрепьев, и на литовскую границу! – наконец, поднес документ к глазам и принялся исследовать государственные листочки. И теперь не спешил. И никакого листочка с поминанием Елены Михайловны Хмелёвой не обнаружил.

– Нате взгляните, – Ковригин протянул паспорт Острецову. – Подозрения не соответствуют реалиям. Я для Елены Михайловны Хмелёвой – никто… А о том, что она пропала, я не знал…

Острецов изучил паспорт, поглядел на Цибульского.

Цибульский развел руками.

– Но вы видели её в Москве? – спросил Острецов.

– Конечно, видел, – сказал Ковригин. – Мы прилетели в Москву вместе…

– Обстоятельства вашего путешествия мне известны, – махнул рукой Острецов. – И привратница Роза Эльдаровна в вашем подъезде, дама – чрезвычайно наблюдательная.

«И общительная», – подумал Ковригин.

– Действительно, – сказал Ковригин, – было поздно, город Хмелёва не знала, я её пригласил переночевать в Богословском переулке… Слава Богу, дома у меня в ту пору находились моя сестра Антонина и её подруга…

Острецов будто поперхнулся, закашлялся. Выпив предложенной ему воды, спросил:

– А дальше?