Лягушки

И было разъяснено Свиридовой, что она сейчас одна из самых популярных российских актрис в Поднебесной. В моде в Китае наши героические выпечки – там снова сражаются красавицы из «Тихих зорь», размахивает шашкой Павка Корчагин и несется куда-то, и уж, конечно, ставят на колени врагов оптимистические комиссарши в кожаных куртках на красивое тело. И среди них – один из лучших и любимых персонажей Натальи Борисовны Свиридовой, народной артистки.

– Спасибо за комплимент, – холодно произнесла Свиридова.

– Я без всяких шуток и подковырок, – испугался министерский собеседник. – Я всё это для того, чтобы вы ощутили государственную важность. К тому же недель русской культуры в южном Китае еще не было. А Гуандун – это бывший Кантон, помните, у Маяковского…

Ни про какой Кантон Маяковского Свиридова не помнила, а вспомнила о своих вчерашних обидах и сказала:

– Хорошо, я поеду. Но успею ли собраться?

– Будет оказано содействие всяческих служб! – заверил собеседник.

Свиридова взяла со стола ключи Ковригина и отправилась в магазины. Но прежде она подошла к Ковригину, прислушалась, жив ли тот, дышит ли? Дышал. Поставила на стул возле Ковригина, беззащитного и замученного стихиями, банку пива с кружкой из хозяйских фондов, погладила русые волосы путешественника, поправила одеяло, сползшее на пол, и, вздохнув, принялась жалеть себя. Поняла, что простоит вблизи Ковригина долго. Усердием воли погнала себя в магазины. Через час холодильник Ковригина был забит продуктами, а Свиридова стала звонить Антонине.

Наконец-то в спальне раздались звуки возвращения к реалиям жизни человека. Сначала мычание, потом полувнятные ругательства, потом – радость удивления, после чего забулькала жидкость из жестяной банки, и проснувшийся с удовольствием заахал.

Ковригин, в трусах, появился в дверном проёме и, опершись на косяк, остановился в смущении.

– Наташа… – заговорил он. – Извини меня… Я, кажется, вчера наговорил тебе глупостей… И вообще был несносен… Извини… И спасибо тебе…

– Александр Андреевич, – строго сказала Свиридова, будто руководительницей поездки в южный Китай отчитывая безалаберного члена делегации, – я не нуждаюсь ни в ваших извинениях, ни в ваших благодарностях. В моих стараниях отыскать вас не было корысти, ни жалости к вам, единственно, что я хотела, так это заставить вас всё же оглядеть Напрудную башню в Новодевичьем… Вы обещали сделать это, но не сделали… Теперь это для меня не важно… Я как была дурой, так дурой и осталась. Но хорошо хоть мне было открыто ваше отношение ко мне… Ладно, перейдём к делам. В холодильнике – продукты на сегодня и на завтра. Вечером к вам приедет Антонина. Я же отбуду из Москвы недели на две. Именно вы, Александр Андреевич, попросили катиться отсюда к государственным делам. Пожелание ваше я поспешила исполнить. И покачусь.

– Куда? – растерялся Ковригин.

– В южный Китай.

– Зачем?

– Устанавливать побратимские отношения между городами Средний Синежтур и Гуандон, бывший Кантон.

Свиридовой бы тут же оставить квартиру в Богословском переулке, а она всё ещё смотрела на Ковригина. Тот, удивлённо-нелепый, так и стоял, вцепившись в косяк дверной рамы, соображал что-то, выражая движение мыслей (если были такие) шевелением губ.

– Не могла бы ты, Наташа… Не могли бы вы, Наталья Борисовна, узнать, водятся ли в Гуандоне тритонолягуши, то есть мелкие драконы о шести лапах?

– Ага, – сказала Свиридова. – Первым делом побегу искать тритонолягушей. И привезу их в чемодане!

61

Вечером явилась Антонина.

Явилась в сапогах, короткой дубленке и меховой шапке.

Явилась сердитая.

– Что это ты? – Ковригин указал на меховую шапку.

– Зима! – резко сказала Антонина. – Ты кроме себя ничего видишь! Посмотри в окно!

Ковригин посмотрел. Удивился. Сказал:

– Снег!

– Снег!

– Я писал за столом, – начал оправдываться Ковригин. – К окну не подходил. Увлёкся.

– Что ты с Наташей Свиридовой натворил! – пошла в наступление Антонина.

– А что? Чего я натворил?

– Днём она была у меня. Рассказывала. Ревела. Свинья ты, Сашенька.

– То, что я свинья, известно всем, – заявил Ковригин. – Что тут для тебя нового?

– Она любит тебя, – сказала Антонина. – А ты любишь её. Но ведешь себя как закомплексованный шестиклассник.

– Мало ли кого я люблю… – задумчиво произнёс Ковригин.

– У тебя с головкой-то как? – сказала Антонина и приложила ко лбу Ковригина ладонь, своим прикосновением с детства она способна была понять, болен братишка или нет, и всегда ласка её руки волновала Ковригина, вот и теперь он стоял встревоженно-взволнованный, и давнее сожаление о причудах природы (возможно, несправедливых к ним с Антониной) печалило его. – Лоб нормальный. Или, может, ты всё ещё – очарованный свирелью дервиш и пребываешь в степи?

– Кажется, я потихоньку выбираюсь из степи и бреду в Москву, – неуверенно сказал Ковригин. – Во всяком случае, в юридическом смысле меня можно признать вменяемым.