Лягушки

В подтверждение этих слов субмарина перевернулась и улеглась пузом вверх. На пузе её, будто гофрированном, крепилось одноэтажное сооружение с овальной крышей и множеством квадратных окон, напомнившее Ковригину полярные общежития в Антарктиде. Длиннющий металлический барак (или вагон?) хорошего дизайна поверху обегала светящаяся строка, торопившаяся вызвать слюну у едоков: «Ресторан-дирижабель, сосьвинская селёдка, лангет „Обоз-84“, налимы с зернистой икрой, полёты в стратосферу! Гражданам восходящих и нисходящих стран – скидка!»

«Нет! Всё! – сказал себе Ковригин. – Бежать в гостиницу! Поспать часа три-четыре, принять душ, ни есть и не пить, и – в уголочек!»

Но, по требованию натуры и по привычке, в гостиницу добирался незнакомыми пока улицами. Одна из них вывела на площадь пустырно-огромную. На гипсовой трибуне стоял гипсовый, а может, алебастровый человек, вымазанный кистью маляра в серебристокислотный цвет. Человек тянул руку к солнцу и морщился от несправедливых оценок его хлопот. Здоровенный домина, из породы заводоуправлений, крепко стоял за ним. Слева от алебастрового человека, необходимого во всех городах в сотнях поз и фасонах головного убора, поставили телегу, на каких наверняка волокли пожитки в Сибирь и к Тихому океану, справа же – смотрела зелёной пушкой в небо боевая машина «Т-34». Домину же заводоуправления украшали великаньи ордена разных происхождений и созидательные буквы: «Обозостроительный завод».

18

До шести Ковригин продремал, поднялся разбитый, ругал себя, особенности его организма всегда противились дневным снам. Душ поначалу вызвал нарекания Ковригина, фыркал, плевался обжигающей ржавчиной, но потом полил ровными тихими струями и кое-как освежил Ковригина.

Наряд Ковригин выбрал скучно-деловой – тёмный пиджак и серый свитер с высоким воротником. В театр имени Верещагина отправился с запасом времени, пожарник Вылегжанин расхваливал угощения буфета и особенный среднесинежтурский коньяк. Даже если поездка не запомнится спектаклем, убеждал себя Ковригин, то уж хотя бы буфетом запомниться должна. Театр с хорошим и недорогим буфетом в нынешние времена, без сомнения, заслуживал «Золотой маски». А при наличии перламутровых биноклей в гардеробе – даже и премии Станиславского. И если на самом деле от этих премий приехали люди из Москвы, то, конечно, из-за буфета.

И надо сказать, восторги ответственного пожарного Вылегжанина вышли оправданными. Уж кого-кого, а умельцев и людей сообразительных у нас в провинции всегда хватало. Это ленивые фантазёры и красотки с претензиями нагло пёрли в столицы за химерами. А вот на тверской земле в городе Кашине спиртоделы научились приготовлять из огородных ягод мадеру, с коей волжские купцы на рыбинских пароходах под оркестры перепивали европейских гостей, изощрённых и ушлых. Из высокомерия французов проистекало мнение, будто, кроме их, французских, коньяков ни в каких землях нет. Синежтурский же буфет утверждал, что неправда, есть и в иных землях. Ковригин вынужден был согласиться с этим. Поинтересовался у буфетчика, из каких виноградов сотворяют и выдерживают здесь коньяк. «Из подушечек», – отвечал буфетчик. «Каких подушечек?» – «Из обыкновенных, – удивился буфетчик простоте театрала. – Из тех, что в школах когда-то на завтраках…» Выяснилось, что синежтурцы ездили в Елабугу, это не так далеко, учились… А Ковригин вспомнил. В самую засуху Лигачевского усовершенствования народов Ковригин был в командировке именно в Елабуге. На посиделках в школе милиции его угостили крепким и ароматным напитком, то ли ликёром, то ли самогоном на сливах. «Из чего гоните?» – спросил Ковригин. Тогда и услышал: «Мы, елабужские из чего хочешь сумеем гнать! Это – из подушечек. У нас их на складах тонны слиплись!» Стало быть, учебная практика в Елабуге прошла для синежтурцев удачно, а вот школьные подушечки оказались у них более пригодными для коньяков в четыре и пять звёздочек. И даже для КВ. Ну, а уж к коньякам в верещагинском буфете, как и нынче, подошли бутерброды с красной рыбой и лимоном и плавленые сырки «Маринкина башня». Впрочем, они были хороши и для кружек синежтурского пива. «Нет, таких буфетов в Москве в театрах нынче нет!» – расстрогался Ковригин.

Истинно, театр имени Верещагина был достоин «Золотой маски». Или хотя бы «Золотой кружки».

При этой его сентиментальной расслабленности мимо Ковригина прошагали Натали Свиридова с компанией. Все четверо имели вид чиновников Министерства культуры, озабоченных государственным делом. И костюмы на них были строго-представительские. А Натали Свиридова вполне могла сойти и за вице-губернатора.

Ковригин не успел отвернуться (считай – как бы спрятаться), но Свиридова подняла руку, помахала ею и воскликнула:

– Привет, Караваев! И ты тут! А ты-то, Василий, что здесь делаешь?

– Наслаждаюсь напитками и закусками, – растерялся Ковригин. И произвёл неосторожное движение рукой, какое можно было принять и за приглашение за столик к наслаждениям.