Лягушонок на асфальте (сборник)

Колька хлестал, поди-ка домогался, да без успеха, а супружество в башке не держал: я-де

гулеван, не отшастал свое. А на самом деле, по догадкам Паши Белого, ни у Кольки, ни у

Лёны не было друг к дружке стремления, которым, если кто им обуян, тех не обуздать, а

коль это стремление их спаруает, то навсегда. Жалковал Паша Белый, что не этак деется,

как он желает, а положения не исправить: умом да благим намерением страсть не

заменить.

«Куда как ладно Лёнушка подвернулась! - думал Паша Белый, опять завораживаясь

закатным светом над горизонтом. - Должно ж и золотенам везти. Как мокрохвостка -

счастливица. Должна ж справедливость быть».

Резкий уход Вячеслава от крыльца и твердое таханье мотоциклетного мотора

оборвали стариково созерцание. Он поспешно спустился по ступенькам, чтобы проводить

отъезжающих.

- Я чё-т не так про столб разъяснил? - прокричал он в ухо Вячеслава.

- Слишком обще, Павел Тарасыч. Головы птиц... в них есть обозначение?

- Простецкое. Лебедь ли, голубь, по-нашему, по-народному, - любовь и верность.

Попугаи. Дак, известно дело, они чё услыхали, то талдычат, и я от себя тоже дополнял. И

не согласен кое с чем. Совы считается - мудрость. Мой опыт: оне обыкновенные, днем -

даже глупые. Сидит на копешке, вертит башкой навроде беспонятливого дедушки, от

старости беспонятливого. Совы, они у меня с другим: тайны во время темени, уловки,

нападения. Все спит, они шныряют. Сонных когтями цапают. Вороны - во кто умен!

Промзительно! Об нас все соображают. Этих не замай. Держись около, кормись, дальше -

ни в коей мере.

Леонид да чтоб не навострил слух, когда речь идет о птицах, да чтоб не вставился,

такого не могло случиться.

- Автономное существование, - подвел он итог. - Павел Тарасыч, у меня в саду

голубятня.

- Славно знать.

- Я с голубями с малолетства. Выражусь не ради бахвальства: психологическую

структуру голубей по полочкам разложу. Моя практика позволяет заключить вывод: голуби

- люди в перьях. Домашние прежде всего. Но это сгусток вывода. Как там в операх?

- Увертюра.

- Правильно, шуряк. Увертюру я проиграл один за весь симфонический оркестр.

Значится, Павел Тарасыч, дикий голубь опять же к нам, к людям, лезет. Навязывается

силком под нашу опеку, в нахлебники. Вороны, вороны, галки - нет. Около, возле, в

сторонке. Ваше наблюдение - вполне точное. Мы, мол, рядом, но в независимом

суверенитете.

- Согласен, ни в коей мере не мешаются. Правда, падаль учуют - тут...

- Закон, Павел Тарасыч, природного предназначения. Хочешь не хочешь, что сидит в

тебе, от того не отвертишься. Это прибавка к увертюре. Сама опера в таком наблюдении.

На окраине садов ведется воронье. Хожу наблюдать. У нас система жизни, у них не в том

ракурсе, но, конечно, система отношений. Прошлой весной выглядел. Они моногамией

держатся: муж - жена. Холостяки в стае вместе, промышляют в повседневности отдельно.

Здесь самая опера и содержится. По моим заключениям, женского пола у них меньше.

Самцы соперничают из-за самок, по двое. Самка сидит, наблюдает. Они взлетят,

выкручивают своего рода фигуры высшего пилотажа. Иной раз не то что бочку, дроссель

какой-нибудь вымудрят в полете. Голуби - летчики, точные фигуры выполняют, вороны

фантазируют. Не сразу, после турнира. Смелое состязание выбрали: с выси, из зенита,

камнем падают и должны сесть на макушку столба. Кто ниже распахнет крылья, ловчей

торкнется на макушку - тот победил. По нескольку раз состязались. Победил, у которого

штаны длинней да космаче. Который в мини-штанах на него кинулся. Самка встала на

сторону победителя. Трепку ему задали - будь здоров. Рыцарская честь не хухры-мухры, а

мухры-хухры.

- Лень, ты увел Павла Тарасовича от резного столбика к электрическому столбу.

- Увел? Найн, как шпрехают немцы. Подкрепил Павла Тарасыча: врановые - мудрый

народ, значит, они выражают один из ракурсов ума природы и всемирного существования.

Поехали, Слава. Собирались ведь засветло вернуться.

- Теперь уж ни в коей мере засветло не вернетесь.

- Ну, народ, спасибо за словоохотливость. Уронили мне в ум по зернышку-другому.

Авось и колос дадут.

- Целое поле, дед.

- Кольк, не подкусывай. Все одно одобряю Вячеслава. Лёна - женщина чистая.

Вообще не припомню, чтобы в Слегове были ветреные да шалые женщины. Народ

верный. Верность я поверх любви держу. Грешен. Люблю свою, а на чужих зарился.

Хвастануть опять же не прочь, навроде Кольки.

- Ей-богу, я не ревную, дед. Насчет хвастануть - открещиваться погожу.

19

Вырулили на улицу.

Коняткины вышли за ворота. Недавний нежный закат разгорелся. Он пылал позади

Коняткиных. Желтый с черным, будто за горизонтом жгли смолу. Их фигуры были темны,

как атачит-камень, лишь слабое мерцание выявляло завязанные узлом стариковские усы и

влажный глянец Колькиных зрачков.