Лягушонок на асфальте (сборник)

неуклюже хлопались в траву. Попробуй-ка зависнуть в воздухе вверх брюшком.

Жаворонок и тот бы сплоховал, подумал Вячеслав, брюзгливо ухмыляясь, что сама

природа сегодня всячески отвлекает его от Тамары. Дескать, для тебя весь мир свелся к

ней одной, а ведь не меньшее счастье солнечным днем любоваться затейливым

циркачеством воробьев и впервые догадаться о том, что соображают ведь они, озорники,

даже всем гамузом потешаются над неудачниками, да как-то так по-свойски, необидно, что

неудачники тоже потешаются над собственной незадачливостью.

29

За пряслами Вячеслав угодил на старинный проселок, который порос травой-муравой,

зеленой, как бильярдное сукно. Приманчиво-праздный цвет проселка возбуждал азарт и

решимость. Пока не очутился на этой дороге, Вячеслав плелся, а здесь пошел по-армейски

бодро.

Он двигался вдоль околка и, сам не зная почему, внезапно повернул в лесок. И раньше

было удобно податься к околку и чуть дальше, нет, он повернул тут, где жесткими волнами

полег телорез с полукруглыми желобами на листьях. Под телорезом и в зарослях хвоща

хлюпала вода. После же надо было прыгать с кочки на кочку, рискуя угодить в колужину.

Мелка она или ухнешь с ручками - не поймешь из-за пышных водорослей, рисунком

похожих на веточки лиственницы.

Вячеслав рискнул. Скачки по кочкам окончились удачно. С последней кочки он

махнул на сухое, к бояркам, которые стояли в густой осыпи необклеванных ягод. За

боярками, в просветах меж березовых стволов, сквозили яркие одежды какой-то парочки.

Он пригляделся. Мелькнула голова Тамары, туго повязанная итальянским платком.

Платок был синий, с красным обрамлением. Теперь обрамление пламенело вокруг ее шеи.

Мужчина, петлявший возле Тамары, потрясал рукой. Рукав лиловой куртки

сосборивался к локтю. Глухой, потому и неразборчивый голос мужчины звучал ритмично.

«Стихи начитывает? - подумал Вячеслав. - Охмуряет. А может, охмурил».

Что-то там Тамару не устроило на пути. Она подалась вбок и, повиляв среди березок,

пошла лицом на Вячеслава. Он пригнулся, упал в траву. Осенило: как Тамара притянула

его сюда с дороги, так и он притянул Тамару. Обрадовался всего лишь на мгновение.

Наткнутся на него - не оберешься стыдобы. Получится, будто подслеживал за ними. Пока

не поздно, притвориться надо. Лег и уснул. Мог ведь уснуть.

Зажмурился. Спит. А стыд не отпускает. Совестно стало, накалились щеки. Хрупанье

и пошелестывание опавших листьев мешало разбирать бубнежку баса. Но вот бубнежка

прекратилась. Неужели заметили? Нет, идут! Заметили бы - стали. К прежним звукам

прибавилось тупанье шагов. Пронесло: мимо протупали. Ох, невезение! Стали. Уж

наверняка заметили. Не ворохнуться. Дрыхну, как солдат в пустой казарме. Погоди! А и не

заметили! Томка обратила внимание спутника на красочную осину. (На «вы» называет, на

«вы»! Не охмурил, значит!)

Спутник согласился, что осина красочная, и уточнил: свекольная вперемежку с

баклажанным и лимонным. И сразу же забыл об осине и потащил свое:

- Тамариск, я читал тебе («На «ты», негодник, называет») любовные стихи Лорки,

пронизанные восторгом. Есенин еще умел так обнажать интим. Но главные стихи у Лорки

трагические, доведенные до непроглядности. Смрад костров инквизиции быстро

рассеивался, а впечатление от костров инквизиции прожигало столетие за столетием.

Настигло оно и Лорку. («Малый не без ума. Старшекурсник, поднахватался».) Мы

склонны переоценивать влияние современности на формирование человеческой натуры и

очень недооцениваем влияние истории. Имеется наука: психология войны. Пора

возникнуть науке «психология истории».

Тамара подбодрила спутника:

- Создавайте. Вы сумеете создать. Как бы кто не опередил.

- Никто не опередит. Правда, идей не таю. Имеются перехватчики самолетов.

Имеются в гораздо большем количестве и перехватчики идей.

- А вы не рассказывайте.

- Не имеет смысла, Тамариск. («Что еще за Тамариск? Фамильярничает... История,

психология...») Постепенно все идеи постигает участь денег: они становятся

общеупотребительными. («Взгляну-ка я на этого притвору. Изображает щедрость....

Жадюга - точняк. Томка уши растопырила, наверно? Падко бабье не умничанье. А на что

не падко? На звания падко. «Он офицер!», «Он директор!», «Он секретарь!» На

обеспеченность падко. «Квартиру, машину, радиокомбайн!..») Так что, Тамариск, идею не

положишь на личную сберкнижку. Да, Тамариск, я удалился от Лорки. Слушай

трагические стихи, доведенные до непроглядности: «Крик оставляет в ветре тень

кипариса. (Оставьте в поле меня, среди мрака - плакать.) Ведь все разбито, одно молчанье

со мною. (Оставьте в поле меня, среди мрака - плакать.) Тьму горизонта обгладывают