Лягушонок на асфальте (сборник)

костры. (Я же сказал вам: оставьте, оставьте в поле меня, среди мрака - плакать.)»...

Поэтическая тьма, Тамариск, ослепнуть можно. Нельзя такие стихи писать. Душат

упадничеством. В трагических стихах должен оставаться выход к свету. («Все-то

определил с точностью до миллиграмма. Кому лучше знать, что нужно, а что не нужно,

поэту или тебе?»)

Таиться он больше не хотел. Перекинулся на спину. По тому, что Тамара вздрогнула, а

мужчина по-жонглерски быстро убрал ладонь с ее плеча, Вячеслав понял, что они

услыхали шум травы. Когда они повернулись, он уже вскочил на колени. Вскинутое над

собой ружье держал за шейку ложи.

- Славик! - испуганно воскликнула Тамара.

Он молчал, не улыбался, толкнул вверх двустволку, чтоб указательный палец очутился

подле спусковых крючков.

Она еще пуще испугалась. Но продолжала изображать восторг:

- Как с неба ты!

- Из рая на лету выпрыгнул!

- Почему на лету?

- Земля-то летит с атмосферой. Дышать там нечем. Дай, думаю, посмотрю, как Томаха

в деревне помогает убирать урожай.

- Горло заболело, была температура.

- Температуру, конечно, согнали?

- Норсульфазол меня спасает. Повезло, что у Григория Михайлыча оказался.

Познакомься с Григорием Михайловичем. Декан нашего факультета. Кандидат

педагогических паук. Читает педагогику и психологию.

Вячеслав оставался на коленях в той же подозрительной позе со вскинутым ружьем.

Знакомиться он не хотел. Зато Григорий Михайлович, хотя Тамара и не представила ему

Вячеслава, изъявил желание познакомиться. Правая рука Вячеслава была занята, а левую

он ему не протянул.

- Левой здороваюсь с друзьями.

- Я вам не друг и не недруг.

- Самый, может, злостный недруг.

- Я докажу, что это не так.

Неожиданно для себя Вячеслав оказался на ногах. И поднял его на ноги Григорий

Михайлович: подхватил под мышки и поднял рывком.

- Недруга бы держал на коленях, - торжественно сказал Григорий Михайлович.

Декан, декан, а спортивен, да и силач: хоп - и поднял. И недурен собой. В черных

волосах сизые пряди, лицо мулатски-коричневое, ямку на подбородке словно сверлом

вдавили. А смотрит, как охмуритель!

- Работать, значит, горло болит, а прогуливаться - здорова?

- Ваш, Тамара, товарищ-то - морализатор.

- Хотя бы.

- Не по возрасту и не по положению.

- Особенно не по...по...ложению. На вас можно межконтинентальные ракеты возить, а

вы прогуливаетесь. Совесть...

- Молодой человек, что бы вы понимали в совести!

- Пожилые крестьяне убирают куузику, ваши студентки убирают...

- У меня был обширный инфаркт.

- Работать нельзя, а пить можно?

- Пить?!

- Пить коньяк.

- Имеете доказательства?

- Славик, умоляю! Григорий Михайлович - наш руководитель.

- В Целиноградской области я раскидывал кучи пшеницы, чтобы не сгорели, с

доктором технических наук. Интеллигенция там вкалывала - будь здоров!

- Интеллигенция не обязана заниматься не своим трудом.

- Ага, интеллигенция не обязана?! Раз вы - мозг, измениате положение.

- Изменишь... В колхозе имеется картофелекопалка. Пользоваться не хотят: половину,

дескать, засыпает во время падения с решетки.

- Дайте прекрасную машину.

- Дайте, дайте... Брюзга, Тамара, ваш товарищ. И вдобавок к сказанному - пусть будет

ему стыдно - демагог.

- Господин декан, уходите. Сегодня я не ручаюсь за себя.

- Совесть - смешно. Ревнивец вы, молодой человек. Совесть была в кодексе дуэли:

соперники вооружены. У вас ружье, я безоружен. И вы же на высотах совести,

гражданской и прочей.

Сам о том не ведая, Вячеслав держал двустволку в таком положении, которое спасало

его от преступления. Держи он ее дулами вперед, при сегодняшней своей

испсихованности саданул бы, наверно, в упор по декану, как стрелял в детстве из

пистоночного автомата.

Оскорбления, будто он брюзга и демагог, приготовили кисть правой руки к повороту

сверху вниз, а кисть левой к тому, чтобы она подхватила стволы. Все это не удалось бы

предотвратить, кабы не слова о кодексе дуэли.

Вячеслав воспринял от своего отца горестно-чуткое отношение к человеческой

беззащитности. В последние годы он не однажды страдал из-за беззащитности других

людей, а также из-за собственной беззащитности. Это и сработало в нем неуловимо и

прочно. Не то чтобы он разумом понял, чтов ы с т у п а л в роли неуязвимо сильного

человека. Кроме того, что в нем проявили себя самопроизвольно достоинство, честь,

справедливость, он еще ощутил и неловкость ситуации, а когда декан укорил его

«кодексом дуэли», почувствовал, что прискорбно виновен в ясной своей правоте, потому

что вооружен.

Декан не был труслив, никому не давал спуска, когда уязвлялся, и если отступал, то с

уверенностью, что победа на его стороне. Щеголеватой развальцей он прошел к бояркам,

набрал горсть ягод, поворотясь, сказал с издевательской занудливостью:

- Вас, молодой человек, клеймили благородством, коль вы позволяете мне перед