Лягушонок на асфальте (сборник)

он выразился, «шуганули». Признался: спекулировал костюмами и брюками. Какие-то

женщины шили. Он продавал. Хороший барыш доставался. Через месяц мы перебрались в

совхоз, где ему устроили место завскладом.

Для устройства Назир ездил в совхоз. Днями отсутствовал. Навещала в больнице

Джабара Владимировича. Счастье, счастье! Необычайный человек! Назиру простил. Он

говорит, сам по себе не злой, но, увы, в генах записана ревность. И усвоил не самые

лучшие семейные традиции. И еще: мы, дескать, советские люди, - преобразователи. Мы

преображаем природу человека и природу природы. Мы кое-чего достигли, но слишком

торопимся. Нетерпение наше возвышенное, но порой оборачивается поспешностью.

Изменение особенностей жизни - бытовых, экономических, просветительских - не может

сразу изменить природу национальности, народности. Социально-общественные скачки от

формации к формации еще не означают, что скачками изменяется физиологическая, а

следовательно, психологическая природа человека.

Целый день в студии Джабара Владимировича. За что мне такая радость?! За

страдания? Пожалуй. Правда, мою радость все время перекрывала печаль. Он убежденный

одиночка. Ты никому не в тягость, и тебе - никто. Большинство мужчин сжигает себя на

прокорм семьи. Где уж тут создавать духовные ценности. Гонка за благополучием, которое

непрерывно ускользает. Одиночке много ли нужно? Костюм можно таскать лет пять -

семь, плащ - не меньше. Вдохновение как на небе, живется на хлебе и чае. Погиб - никто

не загрустит. Разве что почитатели твоего дела? Но они связаны с тобой лишь духовно. А

вот оставить жену, детей без кормильца - страшно. Когда ты в ответе лишь перед самим

собой, ты мыслишь с полным чувством независимости. Твое время ни у кого не состоит в

рабстве, и у тебя - ничье.

От девушек и женщин не слыхала я таких мыслей. Нам почему-то хочется дарить

свою судьбу. Пленницы по природе и по воле собственных чувств, Джабар Владимирович,

прощайте! Все равно я счастлива, хотя бы тем, что вы сказали. Вы ведь не умеете

притворяться и лгать. Пусть ваши слова будут тайной моей памяти.

В совхозе жили в доме из самана, пол деревянный, крыша из кукурузных стеблей.

Природа красивая. Горы. Вершины в снегу. Весной горы красные - в маках. Много садов,

кукурузы, клевера. В каждом дворе очаг. По вечерам вкусные запахи - готовят еду.

Лепешки из кукурузы - объедение. Жареную кукурузу мелют на жерновах, в муку

добавляют воду и кислое молоко, выпекают лепешки. Назир умел их печь, научил меня.

Многому он учил меня.

Какие-то две женщины подошли к нашему домику, стали плакать в крик. Я

испугалась. Немного утихли. Вошли во двор - опять плакать. Прибежал наш сосед-мулла -

прочитал молитву. Женщины успокоились. Оказалось, приехали тетки Назира по матери.

Голосили об умерших родственниках.

Киргизы принимали меня хорошо: я учила язык, приходила с гостинцами, как бы

вошла в их круг. Мужчины все умеют говорить по-русски, женщины - редко. Киргизы

совсем не ревнуют. Будь я замужем за киргизом, была бы, наверно, счастлива?

Назир вернулся и уехал с тетками к своей сестре. Ее муж - буфетчик. Уехали на

обрезанье мальчика. Не взяли меня.

Тетки сманили Назира переехать к ним. Они плакали и рассказывали, что его средняя

сестра при смерти. Как будто она в бреду все твердит: «Назир - хаджа...» (всеми

уважаемый).

Я носила русские платья. Назиру одевала соответственно. Они сшили нам узбекские

платья. Сшили мне из штапеля шаровары. Мои комбинации, грацию, пояса, колготки,

лифчики Назир продал в совхозе. Сказал: нельзя там будет носить - засмеют.

Его сестра не была при смерти. Правда, она плохо себя чувствует, черная, вся

высохшая. Муж моложе. Пятеро детей у нее. Ее старшую дочку с тринадцати лет готовят в

невесты. Нашили пятнадцать платьев. Платье обязательно с английским воротником.

Костюм кофейного цвета, любят этот цвет. К каждому платью - новая брошь. Обшивают

платки кружевами.

Пищу мне не разрешают готовить. Не мусульманка. Замужняя женщина носит, кроме

платья, шаровар, лакированных ичигов и галош, серый халат.

Взрослые звали меня келин (сноха). Келин обязана вставать раньше всех: в 5 часов.

Подметешь двор, поставишь чай, почистишь посуду, потом будишь их. Уходила со двора

редко: на базар или к одной из теток Назира - Сонабар. Хорошая бабка, певунья, пляшет.

Ее сын двадцати двух лет мне нравился. Красивый. Добрый. Они подкармливали меня.

Молока покупали, сливок. Готовили вместе манты - большие пельмени, варятся на пару. Я

любила лагман - длинную лапшу, дунганскую. Ее едят с мясом.

Ни у тех, ни у других не было радио, телевизоров, магнитофонов. Спросишь:

«Почему?» Кто-то умер год назад, а то и раньше. Глубокое уважение к памяти умерших

мне по душе, но слишком уж оно лишает простых радостей. У других, не у их родни, было