Лиарха

Я распахиваю глаза, встречаюсь с ней взглядом и касаюсь ее сквозь свитер. Ткань слишком толстая, чтобы почувствовать мягкую, нежную кожу Вирны, но я представляю, что делаю это. Прикасаюсь к ней без преград. Да и плевать на все преграды, когда она рядом!

С губ Вирны срывается тихий стон, когда я провожу по ее груди, сжимаю вершинку в ладони. Но глаза она не закрывает, продолжая смотреть на меня. Мэйс сладко мстит — скользит пальцами вниз на ткань моих брюк и сжимает меня так, что приходится прикусить язык, чтобы не поминать едха, ничем не испортить этот момент.

Я повторяю за ней, вожу вдоль тугого шва джинсов. Наши прикосновения теряют легкость, мягкость. Хочется сильнее. Больше. Ближе. Но этого мало, и я готов зарычать от невозможности почувствовать ее так, как мне хочется. Упасть за ту грань, из-за которой нет возврата.

Я резко отстраняюсь, а Вирна хмурится и выглядит разочарованной.

Синеглазка, ты даже не представляешь, какое разочарование испытываю я, вынужденный на тебя только лишь смотреть!

Смотреть…

— Прикоснись к себе, — прошу я.

Ее глаза распахиваются широко-широко, будто Вирна не верит, что я это предложил. Точнее, что я предложил именно это. Но я не собираюсь отказываться от своих слов. Я слишком скучал по ней.

Ее бледные щеки слегка розовеют, а любимые веснушки становятся ярче, когда Мэйс со смущением смотрит на двери в спальню.

— Нам не помешают, — всерьез обещаю я. — А если помешают, я оторву им голову.

У Мэйс вырывается смешок.

— Я хочу тебя увидеть, — я ловлю ее взгляд и падаю в него. — Без преград.

— Ты уже меня видел.

— Это было так давно, что мне нужно освежить память.

Теперь мы смеемся вместе и не сговариваясь начинаем избавляться от одежды. Рубашка отправляется вслед за свитером, брюки и джинсы мы сбиваем в изножье кровати. Мое белье улетает куда-то на пол, а вот Вирна не торопится, осторожно стягивает сначала одну бретельку бра, затем другую. Я как под гипнозом наблюдаю за тем, как она медленно обнажается передо мной.

Она заводит руки за спину, щелкает застежкой, и от вида ее груди я выдыхаю сквозь зубы. Выдыхаю нестерпимое желание касаться ее, чертить следы из поцелуев там, где она проводит по коже пальцами. Но я могу только смотреть, взглядом просить Мэйс: «Еще!» И она это понимает.

Вирна ласкает себя неумело: сразу видно, что для нее все это непривычно. Для меня, в общем-то, тоже. Но я никогда не видел ничего сексуальнее этого зрелища!

Она проводит пальцами, а я повторяю за ней, будто мы синхронизировались. Совпали друг с другом в абсолютных мелочах. Представляю, что это ее руки, что это она касается меня, сжимает, двигается. То сильнее и быстрее, то до невозможности нежно и медленно. Кровь шумит в висках, а напряжение все нарастает. Я забыл, что нужно моргать, жадно ловлю каждое ее движение, каждый вздох, каждый взгляд из-под ресниц.

Между нами меньше половины валла, но будто целая пропасть, которая заполняется тихими вздохами, сдавленными стонами удовольствия, едва уловимым шелестом простыней. Я не закрываю глаза, не отпускаю взгляда, когда Вирна начинает дрожать, сжимает в кулаке одеяло, откидывается на подушку и тихонько выдыхает:

— Лайтнер.

Ее черты искажает блаженство, и яркое, почти болезненное удовольствие взрывается в моих мозгах, плавит их, захватывает меня целиком, заставляет выругаться сквозь зубы.

И когда я прихожу в себя, собираю себя по осколкам, по камешкам, то счастливее меня в Ландорхорне никого нет. Разве что Мэйс может с этим поспорить, потому что ее необычайные глаза сияют как звезды.

Я протягиваю ей ладонь, и опять она понимает меня без слов, подставляет свою, и мы почти касаемся друг друга. Вот такой обман ее и моей сути.

Дверь распахивается так неожиданно, что я чуть не касаюсь ее ладони.

— Вирна, я хочу есть, — произносит мелкая. Потом глаза ее округляются, и она спрашивает: — А почему вы голые?

Я резко, инстинктивно закрываю Вирну. Мы вздрагиваем одновременно, потому что все-таки соприкасаемся: на ее бедре и моей ладони тут же вспыхивают красные полосы. Шипим тоже вместе, больше от неожиданности, хотя ощущение, что в меня впился лазерный луч. 

— Едх! — ругаюсь сквозь зубы.

— Едх? — переспрашивает мелкая, хлопая своими большими глазищами. 

— Нет! — почти ору я, и добавляю мягче. — Не надо повторять, это плохое слово.

— Хорошо, — соглашается девочка, но вместо того чтобы уйти или испугаться злого меня, переминается с ноги на ногу и снова спрашивает: — Так почему вы голые?

Вирна то ли всхлипывает, то ли шмыгает носом — явно сдерживает смех, но не собирается приходить мне на помощь.

Для полного счастья в комнату врывается вторая мелкая.

— Тай, я же говорила, не трогай Вирну. Дай ей отдохнуть…

Митри осекается и смотрит на меня во все глаза, но совсем не в глаза, а гораздо ниже. Так смотрит, что я, опомнившись, спешно накидываю край покрывала на свою мужскую гордость. Вторую гордость, первую уже раздавили бесцеремонные детишки!