Лиарха

Все это видят и слышат, но остановиться я не могу. Если бы не объятия Лайтнера, я бы, наверное, напоминала помешанную, а так просто дрожу в его руках. Сквозь эту дрожь ловлю необычайно серьезный взгляд Бэка в зеркале заднего вида, а потом он произносит:

— Мы называем себя миротворцы.

— Это еще что за хидрец? — спрашивает Лайтнер.

— Хидрец — это то, что устроили вы на пару с вашими друзьями ныряльщиками.

— Мы? — прищуривается Лайтнер. — Мы устроили?!

— Въерхи, — коротко поясняет Бэк. — Стоящие у власти.

— А вы бегаете с флажками и кричите «я за мир во всем мире»? — Лайтнер заводится мгновенно. — Или, может, вы вершите правосудие?

— На что это ты намекаешь?

— Не намекаю, говорю прямым текстом. Ромина Д’ерри — твоих рук дело?!

Эйрлат даже дергается, и в этот момент Хар чуть ли не рычит:

— Хватит!

Это, как ни странно, срабатывает, но теперь в салоне напряженная тишина. Я думаю о Вартасе и о том, что еще он мне не рассказал.

— Ромина Д’ерри, — глухо произносит Бэк, — дело рук ныряльщиков. Мы с ними… не дружим.

— Как это понимать?

— Это понимать так, что мы делали все от нас зависящее, чтобы не допустить революции. Вартас наверняка говорил тебе? — Он смотрит на меня через зеркало.

Что-то подобное Вартас мне действительно говорил, и я смутно это припоминаю. Что-то о том, что революция никому не сделает хорошо. Этот разговор состоялся давно, но он был.

— Он не говорил, что вы собираетесь что-то не допустить, — ответила я. — Говорил, что революция — это лишнее зло и невинные жертвы.

— И это действительно так.

— Тогда зачем ему была нужна Дженна?

На этот раз Бэк на меня не смотрит.

— Вы хотели ее убить, — догадываюсь я. — Он должен был ее убить.

— Очень по-миротворчески.

На этот раз я легонько тыкаю Лайтнера под ребра.

— Ай, — он показательно морщится.

— Не очень, — все-таки комментирует Бэк. — Но это единственный выход, с помощью которого можно было обойтись малой кровью. Дженна и Вартас — две жертвы вместо сотен, которые сейчас гибнут на улицах Ландорхорна.

Хар проводит рукой по волосам и упирается затылком в подголовник.

— Ничего, что я ничего не понимаю, брат? — интересуется он сурово, и этот вопрос явно адресован Лайтнеру.

— Я все тебе расскажу.

Как хорошо, что я не познакомила Вартаса с Дженной. Эта мысль крутится у меня в голове снова и снова, я даже не представляю, как ее остановить.

— Ваш миротворческий акт провалился. — Лайтнер кивает на погруженный в тревожную тьму Ландорхорн. Впрочем, лучше уж тревожная тьма, чем пожары и взрывы. Ночь взрезают сирены машин политари, которые, к счастью, от нас далеко.

— Не совсем. — Бэк перехватывает его взгляд и кивает на меня. — Мы все еще можем убить Дженну. Это как отрезать главную голову едха. Остальные сами отвалятся.

— Попытаетесь втянуть в это Вирну — и я отрежу голову вам, — комментирует Лайтнер таким тоном, что в салоне холодает. — Любому. Прямо так запомните и запишите. И передайте всему остальному вашему чокнутому сообществу. Все понятно?

— Это решение принимать не тебе, — сообщает Бэк.

Лайтнер едва успевает податься вперед, когда Хар произносит:

— Не думаю, что кто-то в этом эйрлате сейчас способен принимать какие-либо решения. В настоящий момент я лично оторву голову тому, кто помешает мне наконец-то обнять свою девушку, поэтому заткнитесь. Если не можете нормально общаться, давайте просто помолчим.

Больше тишину во время полета не нарушает никто. Лайтнер прижимает меня к себе, напряженный, сосредоточенный и злой. Не знаю как, но я это чувствую, и все, что могу сделать — просто касаться его запястья, практически лежа у него на груди. Эйрлатов на трассах почти нет, а те, что есть, мечутся испуганными рыбками от одних регулирующих сигналов до других. То и дело слышен вой сирен политари, то набирающий силу, то затихающий, отдаляющийся. Один раз мимо нас проносится кордон темных бронированных эйрлатов, каждый из которых раза в три больше нашего.

— Военные, — коротко комментирует Бэк. — Они стягивают в центре регулярную армию.

К счастью, мы уже на месте. Садимся на парковке дома, где я последний раз была на нашей неудавшейся вечеринке. Все это кажется смазанным, забытым, далеким, как из прошлой жизни, хотя времени прошло всего ничего. Впрочем, смазанными я сейчас воспринимаю даже сцены из настоящего: вот мы идем к дому, а вот уже в лифте. Вот открывается дверь, и Кьяна шагает к Хару, а он к ней. Заключает ее лицо в ладони, а она обнимает его, и, кажется, плачет.

Митри и Тай стоят чуть поодаль, словно не понимают, что делать дальше. Или просто время растягивается так, что мне это кажется? Потому что сейчас я уже вижу, как сестренки бегут ко мне, а в следующий момент меня так стискивают в объятиях, что становится нечем дышать. Я обнимаю их — и дышать становится легче. Потом Кьяна отрывается от Хара и бросается к нам.

— Вирна, — ее голос — сдавленный, дрожащий, доносится как будто издалека. Она обнимает меня, почти коснувшись щекой щеки, но я вовремя отстраняюсь. Сначала Кьяна смотрит непонимающе, и только потом вспоминает.

Улыбается.

Ее щеки действительно мокрые от слез, а глаза все еще блестят.