Лярва

И — наконец ощутил в бедре дикую, нестерпимо острую боль, адскую боль до побеления в глазах. Ту самую боль, которой он так боялся и так ожидал её затылком каждое мгновение. Посмотрел на своё бедро, только что закинутое на подоконник, и закричал надрывным, слабым и негромким, словно чужим голосом, как кричат в кошмарных снах.

В его фонтанирующем кровью бедре торчал топор, вонзённый в плоть сверху вниз на половину лезвия. Топор покачивался и каждым наклонением удесятерял боль, выжимая из раны всё новые и новые волны хлещущей крови. А прямо за спиной Замалеи стояла Лярва, конечно, догнавшая его и хладнокровно, с размаху, врубившая топор в ногу своего нежданного и что-то вынюхивавшего посетителя.

Всё это он увидел, поворачивая корпус вправо и назад, к раненой ноге, и одновременно падая левым боком, плечом и шеей вперёд. Это движение оказалось счастливым, ибо вышло так, что он произвёл в падении удар всем весом своего тела по старой и сухой раме окна — и вышиб её плечом. Рама треснула, стекло раскололось, и Замалея кубарем вывалился из окна наружу, посыпаемый осколками разбитого стекла, по-прежнему крича и чувствуя, как топор вырвало из раны при падении. Ситуация была экстремальной, и боль, вспыхнув яркою вспышкой, вдруг погасла и исчезла полностью, как гаснет перегоревшая лампа. Он был весь в крови, израненный топором и во многих местах стёклами, но не чувствовал ничего, кроме крайнего ужаса и животной потребности бежать отсюда без оглядки. Ещё лёжа на спине в первые секунды после падения, он увидел в оконном проёме бледное лицо Лярвы, метнувшееся к двери, — и мгновенно сам перевернулся на живот. «Бежать!»

И он действительно побежал, но побежал не как человек, а как животное — на четвереньках. Что-то мешало ему вскочить на ноги, какая-то физическая помеха, но в том, что помехою была раненая нога, он не отдавал себе отчёта. Со скоростью ящерицы понёсся вперёд, не разбирая пути, и почти сразу напоролся на препятствие — ту самую собачью конуру, ради которой сюда приехал и о которой уже не помнил совершенно.

Ощеренная пасть огромного пса показалась в отверстии, и Проглот медленно стал выдвигаться вперёд, грозно рыча и настороженно поводя белками глаз в сторону дома. Пёс пошёл вправо, гремя цепью, а из-под его лап вдруг выкатилась, гремя другою цепью, ещё одна собака, размером помельче, и подалась влево. Что-то не так было с этой псиной. Маленькая, в каком-то грязном тряпье, с плоскою безволосою мордой, она быстренько перебирала короткими лапками по земле, крутилась бестолково во все стороны и, казалось, не знала, как ей быть и куда деваться.

Замалея принуждён был остановиться и поневоле присмотрелся к собачонке, чем-то показавшейся ему странною — странною даже до вздыбливанья волос на затылке от ещё одного, последнего ужаса. Всмотревшись, он узнал в этой собачонке синие культяпки рук вместо лап, узнал в этой мордочке исхудалое и грязное человеческое лицо с блестящими круглыми глазами, узнал в этом материализованном кошмаре замученную родной матерью девочку из рассказа Пацкевича — и завопил истошным, раздирающим благим матом, исполненным страха и завывания, как никогда ещё не кричал в своей жизни.

Глава 14

Девочка, напуганная криком, юркнула за спину пса. Позади раздался хлопок двери, и Замалея, слыша шаги бежавшей Лярвы, замолчал, опомнился и помчался к калитке. Ужас придал ему силы, и на бегу он постепенно перешёл с четверенек на три конечности, затем на две и наконец смог распрямить спину. Боли не было, точнее, она была временно вытеснена другим, стократ сильнейшем впечатлением — потребностью спасти свою жизнь.

Каким-то шестым чувством угадав, что не сможет перепрыгнуть через калитку, он просто с ходу выломал её всем своим грузным телом и понёсся по дороге, что называется, куда глаза глядят. Глаза его в ту минуту, однако, оказались смотрящими не в сторону деревни, куда надо было бы бежать и тем, наверное, избегнуть погони, а в сторону леса. Он побежал к темневшему вдали лесу, ведомый древним, как мир, желанием спрятаться от преследователя, укрыться там, где потемнее, — но явственно слышал да и чувствовал затылком, что Лярва продолжает преследование, не теряя его из виду. И это привело его в такое отчаяние, что из глаз брызнули слёзы, а в ноге проснулась дремавшая боль.