Лярва

Он дополз до ямы в самый тот момент, когда Лярва, давно уже не слыша звуков его бегства, потеряла терпение, встала на ноги и сама пустилась бежать в том примерно направлении, в котором скрылся беглец. Ветви принялись немилосердно хлестать ей по лицу, но она, сцепив перед собою руки и сложив вместе предплечья, раздвигала ими препятствия, подобно ледоколу. И чем быстрее она бежала, чем громче и явственнее доносились до него звуки её шагов, хруст веток и шуршание летящей из-под ног хвои, тем чаще билось его сердце, тем истеричнее он забрасывал самого себя иглами, шишками и землёю, закапывался в них всем телом, тем сильнее била дрожь все его конечности и срывала дыхание. Ему удалось спрятаться в яме полностью, скрючиться, свернуться в три погибели и заглубиться ниже уровня земли, однако количества скопившейся в яме лесной подстилки не хватило для совершенного покрытия его громоздкого тела. И, когда он замер, прекратил все движения и самоё дыхание, исторг последний выдох и с ужасом взирал поверх игл на видневшиеся из-под них участки своего тела и одежды, в это мгновение Лярва явилась над ямой.

К счастью, приближался вечер и в тёмном лесу быстро смеркалось. С лицом и телом, почти полностью скрытыми колючими сухими иглами, с одним только не засыпанным, открытым глазом, он с трепетом наблюдал, как подходит она к яме, как оглядывается по сторонам, как напрягает глаза и щурится, всматриваясь в каждый бугорок на земле, в каждый выступ на дереве, в каждое тёмное пятно на жёлто-буром лесном настиле. Замалея лежал совершенным трупом, не шевелясь и не дыша, в кромешном страхе и ужасе. Самый факт, что она всё-таки настигла его и сейчас находится рядом, вызывал в нём содрогание и новый прилив отчаянья. Однако мужчина не проснулся в нём в эти мгновения, и решиться на прямое столкновение с нею он не отважился, не имел даже помышления об этой возможности. Поэтому только он и спасся. Ибо она не заметила его яму, прошла мимо и постепенно удалилась, стихая шуршащими шагами.

Он лежал ещё час, напряжённо слушая. Сначала он позволил себе осторожно дышать, затем осторожно пошевелить затёкшими членами, затем осторожно приподнять голову и осмотреться по сторонам, вглядываясь в темнеющие кусты и стволы деревьев. И в последнюю очередь он позволил себе включить боль и все остальные чувства — и голода, и слабости измотанного тела, и усталости, смертельной усталости, близкой к потере сознания. Вставая из ямы, он вполне отдавал себе отчёт в том, что оставаться здесь опасно, ибо Лярва может возвращаться прежнею дорогой, — иначе, не будь этого страха, немедленно уснул бы мёртвым сном прямо в яме. Но он заставил себя встать и поплёлся прочь, вбок, в сторону от траектории пути Лярвы, дабы уменьшить всякую вероятность случайной встречи с нею.

Он шёл, почти не видя пути, лишь напряжённо вслушиваясь во все шорохи. И по мере уменьшения прямой опасности для жизни всё более и сильнее ощущал в бедре просыпание острой, жалящей, полыхающей огнём боли.

Но не только боль просыпалась в Замалее. Просыпалось и укоренялось в нём ещё и древнее чувство, неведомое ему ранее, то самое чувство, которое навеки овладело и Зинаидой, лишённой Лярвою глаза, и которое Лярва, как никто другой, умела вселять в чужую душу. Замалея знал и раньше, разумеется, что такое страх, и чувствовал его не однажды в жизни. Простой животный страх за свою жизнь ощутил он и в этот раз, спасаясь бегством. Но сей страх ещё не был тем жутким чувством, которое, словно лесной зверь, догнало его только теперь, в ночном лесу, подкралось сзади и, помедлив, вдруг разорвало когтями его спину, запрыгнуло внутрь и затаилось, ожидая часа для пробуждения. Этим чувством был дикий мистический ужас не только перед Лярвой, но и перед любым проявлением вселенского зла, кромешный ужас, пронзивший мозг стрелою и навсегда изменивший его мировосприятие как мужчины.

Глава 15

Андрей Колыванов был человек неприятный и озлобленный на весь мир. Занимая должность заместителя прокурора района и быв сорока пяти лет от роду, он успел вкусить личных страданий ровно настолько, чтобы к описываемому периоду наконец полюбить свою работу, ибо она давала возможность мстить всему свету за эти страдания.