Лярва

Однако после описанного визита Лярва поостереглась сажать ребёнка обратно на цепь и поселила её в сенях, где, впрочем, по-прежнему не кормила, никак не ухаживала и проходила мимо, словно не замечая присутствие дочери. Сучка спала на коврике на полу, по-прежнему воровала объедки со стола матери, а уже через несколько дней заявился Волчара и все кутежи, пьянство и насилие над девочкой возобновились. И даже участились, ибо Лярва сообщила Волчаре о начавшейся против неё кампании и спросила его мнение о том, чем всё закончится. Реакция насильника была настороженной и недовольной, в глазах промелькнул страх. Хмуро подумав, он ответил:

— Отберут у тебя девку, вот и весь сказ, — затем ухмыльнулся и добавил: — Ты мне её того, почаще теперь отдавай, не жалей, раз скоро всё равно лишишься. Хоть натешусь напоследок. А уж насчёт денег от меня не заржавеет.

Лярва спокойно кивнула и заметила:

— И всё ж хотела бы я знать, какая гнида всё это затеяла. Ну ничего — узнаем!

И узнала. Произошло это, правда, не скоро, а почти месяц спустя, когда все расспросы в деревне поутихли, участковый опять перестал показываться, а комиссии больше не приезжали. Самое любопытное, что не только Лярва успела за этот месяц вернуться к прежнему своему образу жизни, но и все её соседи понемногу успокоились, насплетничались, угомонились и опять распрекрасно зажили спокойною равнодушною жизнью, словно ничего не произошло и словно не они сами совсем недавно причитали и возмущались издевательствами над ребёнком. И этот статус-кво мог бы продолжаться ещё хоть пятьдесят лет, если бы однажды вечером к калитке Лярвы не подъехал автомобиль, а в автомобиле не оказался тот самый человек, знакомства с которым она ждала и предчувствовала его неизбежность.

Это был Колыванов. Он быстро пересёк двор, рванул на себя входную дверь, которая оказалась не заперта, вошёл в сени, долго рассматривал Сучку, испуганно хлопавшую на него глазами, а затем прошёл в главную комнату, где застал Лярву пьяною, но всё же способною хоть сколько-нибудь соображать и воспринимать реальность. В тот вечер она пила одна и гостей у неё не было, что оказалось очень кстати для визитёра. Она как раз успела подойти к двери комнаты, заслышав вошедшего в сени человека, и отшатнулась, когда он внёсся в комнату и обернулся. Некоторое время они стояли и молча изучали друг друга, причём Лярва, несмотря на затуманенное сознание, мгновенно смекнула суть предстоящего разговора. К собственному удивлению, ей удалось сосредоточиться и понять практически все слова, произнесённые посетителем, и даже запомнить многое из его речи. Колыванов был чуть не вдвое выше её ростом, его социальный статус она смутно осознавала, поэтому ни о какой агрессии, как в случае с Замалеей, даже не помыслила и лишь плотно, по сантиметрам осматривала гостя с головы до ног. Чуть заметная насмешливая улыбка — улыбка развратной женщины перед сильным мужчиной — искривила её бескровные губы, а разгоревшийся было взгляд постепенно мутнел и вновь становился безжизненно-рыбьим.

— А теперь садись и слушай, — сказал Колыванов и, подойдя к столу, облокотился сзади на спинку стула, исполненный скрытого торжества и едва сдерживаемого бешенства.

Выждав паузу, Лярва развязно отошла от двери, прошла мимо визитёра, села, скрестив руки, по другую сторону стола и воззрилась на него, напротив, ледяно-равнодушным, даже незаинтересованным взглядом, как бы издеваясь над его горячностью.

Дальнейшую речь Колыванов произнёс, так и не сев за стол напротив хозяйки, но прохаживаясь вдоль стола, смотря больше себе под ноги и даже обращаясь к собеседнице только отчасти, а в основном — к себе самому, словно формулируя для себя собственный «символ веры»: