Лярва

Лярва выслушала решение суда молча; на вопрос, всё ли ей понятно, кивнула, спокойно повернулась и вышла из зала первою, провожаемая взглядами собравшихся слушателей. Сучка более уже не вернулась в дом матери; в тот же день для неё был определён детский приют, куда несчастного ребёнка, очень смутно понимавшего происходящее, и поселили. Никаких личных вещей девочки из родительского дома забирать не понадобилось, поскольку таковых, достойных именоваться термином «личные вещи», не существовало в природе, — и судья просто отмахнулся от этого вопроса. Органу опеки и попечительства вменялось в обязанность обеспечить ребёнка бельём, одеждой и необходимыми личными предметами гигиены.

На этом судебный процесс был объявлен оконченным.

Колыванов, верный своему обещанию, данному лично Лярве, а также объявлению, провозглашённому им в зале суда, занялся подготовкой иска против женщины по статьям Уголовного кодекса, а также подготовкой её задержания и ареста.

* * *

А мать, лишённая права так называться, вернулась в тот вечер домой бледная и спокойная внешне, по видимости, но видимость была обманчива. Холодный огонь бешенства уже миновал фазу тления и мощно разгорался внутри этой дикой, страшной натуры, грозя выхлестнуться вовне и опалить, пожечь, изуродовать всё, что окажется на пути его. Она понимала ясно, что отныне жизнь её уже не может быть прежнею и должна измениться. И она яростно искала выход из создавшейся ситуации. А поскольку сдаваться эта женщина не умела, то не хотела признать своё поражение и вовсе не считала проигранною как войну, так и самую жизнь свою.

На подходе к своему дому увидела она скопление автомобилей, снующие фигуры людей и фотографические вспышки, направленные в её сторону, а на попытку какого-то репортёра сунуть ей под нос микрофон и озадачить вопросом ответила столь грязным и грубым нагромождением ругательств и настолько свирепо сверкнула глазами, что вопрошающего словно сдуло ветром. С тех пор любопытные к ней самой уже не приставали, однако в течение ещё нескольких дней досаждали своими вопросами местным жителям, которые все как один проклинали Лярву — день ото дня всё с большею искренностью. Она же заперлась в доме и никого не хотела видеть.

Впрочем, в первую ночь после оглашения судебного решения она всё же вышла во двор, и именно с целью найти и увидеть. Она искала жертву для излияния пожиравшего её гнева, и такой жертвой в её дворе могло оказаться только одно живое существо, каким-то чудом до сих пор избегавшее гибели. С горящим взглядом, с пузырящимися пеной губами, тяжко дыша и шумно ступая (что было совсем на неё не похоже), она твёрдым шагом направилась к будке Проглота и нависла над нею, точно сова над мышью. Её натура жаждала изуверской кровавой разрядки, как гнойник стремится к извержению обильного зелёного гноя. Пёс испуганно заскулил и забился в угол, словно догадавшись о неминуемом. И неминуемое свершилось.