Лярва

Детский дом, предстающий в глазах любящих родителей ужасною альтернативой семейному уюту и нежной родительской заботе, оказался для Сучки настоящим раем в сравнении с её прошлым. Впрочем, она была ребёнком и потому далеко не сразу осознала, что стала жить лучше, чем прежде. Изменения в условиях жизни оказались для неё стрессом, хотя и предваряющим воскресение к подлинной жизни.

К тому же первые дни Сучки в новом для неё мире были далеки от идеальных, ибо человеческое общество без мучителей и жертв существовать не умеет. Для девочки нашлись новые мучители взамен прежних.

Поначалу она дичилась перед всеми и, заселённая в общую спальню с другими детьми, несколько дней отказывалась сползать с кровати самостоятельно, хотя давно уже привыкла к своему инвалидному состоянию, приловчилась и вполне умела быстро и ловко перемещаться в пространстве на четырёх своих культях. Последние, кстати, вызвали живой интерес среди детского общества. Их рассматривали, трогали и даже щипали, не встречая никакой реакции у девочки, познавшей в жизни и стократ тяжелейшие грубости. Она только молча и настороженно пялилась на новых своих сожителей, настороженно ожидая, не начнут ли и они совершать над нею все те надругательства, которые она познала от взрослых. И — не слишком сильно ошиблась в своих ожиданиях.

Увы, в её новом мире, в организованном и поднадзорном человеческом общежитии, Сучка принуждена была испытать унижения теперь уже совсем иного рода, чем раньше. Её забитость, дикость и привычка молчаливо терпеть породили в её маленьких соседях по спальне, с одной стороны, просто желание торжества сильного над слабым, а с другой стороны, желание красоваться ролью победителя перед другими детьми, косвенно имея в виду, быть может, и внушение этим другим тоже страха перед мучителем. Роль последнего взяла на себя девочка по имени Ира.

Начиналось всё, разумеется, с мелочей, вполне невинных и безобидных. Например, при всей наработанной опытом ловкости передвижений Сучка на своих культях не могла избегнуть при ходьбе некоторого покачивания, балансирования и косолапства, вследствие чего бойкие соседки стали называть её то «уткой», то «псинкой», смотря по тому, на двух или четырёх конечностях она перемещалась.

Доставалось ей и за манеру принимать пищу. Неспособная удержать своими локотками ложку или вилку, она очень долго не могла их освоить и ела привычным способом — по-собачьи, то есть обмакивая в тарелку всё лицо и с жадностью вылизывая посуду до блеска, ибо страх голода и память о воровстве корок и объедков со стола матери были слишком живы в её памяти. Поэтому да — ела лихорадочно и ела негигиенично, не стесняясь урчать и чмокать, чем вызывала сначала смех, а потом презрение и почти брезгливость в других детях. Хоть педагоги и прилагали старания к её обучению чистоплотности и культурному питанию, прогресс в этих занятиях долгое время не был заметен, ибо Сучку никто и никогда ничему не учил и она не понимала вообще, что значит «учиться» и зачем это нужно. Поначалу она была вполне зверёнышем среди людей, чем невольно и вызвала в некоторых детях мысль о своей противопоставленности им и, пожалуй, даже о некоем праве на иное отношение к ней, чем ко всем остальным. Поэтому начались цоканья языками, насмешливые фырканья и красноречивые переглядыванья девочек, пока только гримасками проявлявших своё отношение к поведению новенькой.