Либерализм: взгляд из литературы

Андрей Дмитриев:

«Антилиберальный проект пользуется серьезным массовым спросом» .

У представителей антилиберального проекта есть одна особенность – все они ориентированы на максимально широкий потребительский спрос на свои произведения и иные публичные высказывания. Представить себе какого-нибудь радикального антилиберала, который пишет для узкого круга посвященных, довольно трудно. Поэтому я предполагаю, что антилиберальный проект пользуется серьезным массовым спросом. Особенно на него рассчитывают молодые литераторы-антилибералы. И здесь дело не только в коммерции. Молодому человеку, еще несамодостаточному и не слишком уверенному в себе, естественно бежать от одиночества, стараться не оказаться на обочине потока, а по возможности – этот поток оседлать и возглавить. Вопрос в том, каков этот поток, этот спрос.

Здесь говорилось, что у нас нет гражданского общества и мы никак не можем его сформировать. Я считаю, что оно у нас уже сложилось, если под гражданским обществом подразумевать не круг людей, которые пишут друг для друга и читают друг друга, а общество, в котором каким-то образом представлены интересы всех слоев населения. Ведь что такое гражданское общество? Это некая сумма разрозненных в обыденной жизни граждан страны, имеющих свое, не обывательское, но именно гражданское представление о том, какой должна быть страна, и готовых в кризисный момент объединиться, чтобы реализовать эти представления. Такое гражданское общество в России уже есть, и достаточно фашизированное. Оно и предъявляет литераторам свои ожидания, т. е. свой спрос.

Меня удивила реплика Натальи Ивановой о массовой литературе. Адресую вас к двум статьям; одна из них – статья Дубина об историческом и историософском романе в массовой литературе, в свое время опубликованная в «Знамени» (2002. № 4), а другая – шокировавшая меня статья Иваницких «Masslit» в журнале «Дружба народов» (2003. № 10). Она посвящена нынешней массовой беллетристике и пересказывает немало ходовых сюжетов.

Массовая литература отличается чудовищным антилиберализмом, антидемократизмом, ксенофобией, моральной извращенностью, которые не снились даже Проханову с Лимоновым. Главный герой массовой литературы – это патриот-гебист, который насилует собственных дочерей, но зато с исключительной сексуальной силой, и при этом остается положительным героем, поскольку направо и налево убивает инородцев, депутатов и демократов. Подобная продукция издается огромными тиражами. Это абсолютно фашизированная литература, которая отражает спрос и соответственно сложившийся в массах комплекс гражданских представлений.

Какова в этой ситуации наша вина? Обозначенная мною фашизированность связана с реальным положением дел в стране, с бедностью и моральной уязвленностью населения, и здесь не все на нашей совести. Наша же ошибка в том, что, заявив о либерализме и о либеральных ценностях, мы сразу же исключили из этой системы ценностей идею свободы. Свобода – ценность абсолютная. Ее, как и прочие абсолютные ценности, можно рассматривать отдельно, саму по себе. Но если мы в общественной практике изымаем свободу из контекста прочих ценностей (будь то любовь, правда, добро, родина, культура, милосердие и т. д.) и во имя свободы позволяем всем кому не лень свободно над ними глумиться и свободно их попирать, то свобода в глазах миллионов людей меняет свой облик и, объективно оставаясь ценностью, становится для них неким символом зла.

Борясь за свободу, мы почти сняли с себя ответственность за сохранение иных, вроде бы обусловленных свободой, ценностей. Поэтому либеральный проект реализовывался так, чтобы, образно говоря, цвели все цветы, в том числе и ядовитые, лишь бы они цвели свободно. Я, конечно, огрубляю и упрощаю ситуацию, но вы проследите, как она развивалась.

Второе, в чем мы, безусловно, повинны, – это сдача позиций на вербальном уровне. Еще год назад чиновники и политики в который раз инициировали разговор о засоренности (их терминология) русского языка иностранными словами. Это было по преимуществу глупо, не рассматривался единственно важный в данном случае аспект. Дело в том, что замена некоторых русских слов иностранными имеет целью изымание значений этих слов из исторически сложившегося оценочного контекста. К примеру, когда мы говорим «убийца», этого достаточно, наше отношение к человеку, которого мы так называем, проявлено в самом слове, и, чтобы изменить сложившееся отношение, нужны дополнительные слова (скажем, «несчастный убийца» или «убийца поневоле»). А что обозначает слово «киллер»? Просто профессия, одна из многих.

И это имеет прямое отношение к нашему сегодняшнему разговору. Я не думаю, что слова «свобода», «поборник свободы», «борец за свободу» легко в открытую высмеять, спародировать, не так-то просто над ними глумиться: слишком силен их положительный, исторически сложившийся заряд. Слишком высока их традиционная оценка. Надо обладать достаточной смелостью, чтобы заявить: «Я ненавижу свободу, я не желаю России свободы».

Со словом же «либерал» легко можно делать все что угодно. И заявить о том, что «либеральный проект» – это «вражеский заговор», можно легко, без внутреннего усилия. Довольно сложно вслух отрицательно отозваться о народовластии, но глумиться над словом «демократия» – просто. Сегодня в массовом сознании, включая сознание немалой части интеллигенции, понятия «либерализм» и «свобода», «демократия» и «власть народа», «построение свободной страны» и «либеральный проект» – при всей, казалось бы, очевидной для нас синонимичности – разошлись слишком далеко.