Либеральные реформы при нелиберальном режиме

Наконец, Столыпин увеличил субсидии для крестьян, желавших переселиться в Сибирь, создал фонд в 1,5 млн десятин государственных и удельных земель для продажи крестьянам[411] и, понизив процент по ссудам Крестьянского банка, облегчил крестьянам скупку дворянских земель[412]. За 1905–1914 гг. крестьяне приобрели еще 10 млн десятин земли и увеличили свою долю сельскохозяйственных земель почти до 70 %[413].

Поскольку дворянская земля переходила к крестьянам по естественным причинам и при поддержке правительства, идея о том, что «малоземелье» было причиной крестьянских волнений, оправдывая государственную конфискацию дворянских земель, представляется в лучшем случае упрощением. Тем не менее дворянство ведь и в самом деле сохранило экономический эквивалент (value) большинства поместий из принадлежавших им сразу после реформ Александра II, либо непосредственно (в виде сохранившихся имений, даже если землю в них обрабатывали крестьяне в качестве наемных работников, испольщиков или арендаторов), либо в превращенном виде, т. е. в виде средств, полученных от продажи земли крестьянам. Поскольку столыпинская программа не предполагала как‐то менять этот эквивалент, она не сулила крестьянам немедленного повышения их материального благосостояния, а лишь выгоды от роста производительности и ускорения индустриализации.

Хотя окончание выкупных платежей и улучшение правового положения крестьян были существенными изменениями, только наивный может решить, что это способствовало популярности правительства среди крестьян. Нет ни малейших свидетельств этого. Для тех, кому известна история реформ, предшествовавших Французской революции, в этом нет ничего удивительного. В самом деле, Уиткрофт показывает, что снисходительность правительства к тем, кто не выполнял обязательств по налоговым и выкупным платежам, вела не только к снижению государственных доходов, но и поощряла уклонение от платежей. Отметив, что в прежнее время порка широко использовалась для вразумления неплательщиков, Уиткрофт спрашивает: «Неужто правительство действительно думало, что крестьянство продолжит вносить ненавистные выкупные платежи после того, как правительство отказалось от использования насилия и круговой поруки и даже простило тех, кто отказывался платить?»[414] В конце концов, волнения 1905–1906 гг. начались после послаблений, дарованных в 1903 и 1904 гг. (упразднение порки и круговой поруки плюс аннулирование недоимок), а кратковременное ухудшение материального положения крестьян наступило только после этих волнений. Представляется правдоподобным, что некоторые из сопутствующих реформ главным образом придали крестьянам смелости – хорошее предостережение для верящих в то, что более радикальные действия правительства в аграрном вопросе могли бы смягчить крестьян[415].

Движущей силой приватизации общины явно был не тот процесс, который Норт описывает как путь к экономической либерализации: политическая борьба, в ходе которой группы конвертируют практическую переговорную силу [bargaining power] в институциональный обмен, который, в свой черед, систематически ограничивает хищничество правителя или правящих элит. Хотя большинство дворян одобряло приватизацию, они при этом не думали о защите собственных интересов (хотя, возможно, понимали, что община является инструментом разжигания мятежных настроений крестьянства). И даже если смоленский опрос показал, что значительная часть крестьян одобряла политику приватизации, от одобрения до практической поддержки дистанция огромного размера.