Либеральные реформы при нелиберальном режиме

Пэллот, несомненно, права в том, что реформа открыла новые перспективы для стратегического поведения, хотя старые при этом были закрыты. Любое изменение правил создает непредвиденные возможности для манипулирования. В сложной ситуации даже самый блистательный разработчик законопроектов, ни на миг не упускающий из вида действий каждой из заинтересованных сторон, неизбежно что‐нибудь проморгает, а это вызовет непредвиденные последствия. Поскольку царское чиновничество вряд ли являлось таким идеальным законодателем, непредвиденных последствий было, конечно же, предостаточно. Но некоторая напряженность, создававшаяся тем, что крестьяне активно включились в использование новых возможностей для самовозвеличивания, была платой за серьезное улучшение крестьянских прав собственности. И эта плата была совершенно оправданной, если в долгосрочной перспективе столыпинские реформы могли повысить производительность крестьянских хозяйств и направить крестьянство по пути интеграции со страной, в которой все граждане формально равны перед законом.

Отношение крестьян к реформе: принятие и отказ в ходе революции; землеустройство в Сибири

Мы уже ознакомились с рядом прямых свидетельств отношения крестьян к реформе, но нам придется учесть еще два события, смежных во времени и в пространстве: во‐первых, захват крестьянами земель дворян и некоторых хуторян и отрубников во время Февральской революции, после чего в 1922 г. большевики отчасти восстановили систему землепользования, созданную Столыпиным; во‐вторых, ликвидация чересполосицы в Сибири, на которую столыпинские законы о реформах не распространялись.

Летом 1917 г. общинные крестьяне присвоили не только помещичьи земли, но и значительную часть бывших общинных земель, на которых после землеустройства велось единоличное хозяйство. Таким образом, они с опережением и с превышением осуществили принятый 26 октября 1917 г. большевистский декрет о земле. Хотя декрет отменил частную собственность на землю и конфисковал все дворянские земли, в нем не было никакой враждебности к хуторянам и отрубникам, ставшим единоличными хозяевами благодаря столыпинским реформам[636]. Тем не менее крестьяне прирезали себе большую часть выделенных из общины земель, не тронув при этом (по крайней мере временно) дворянские земли[637]. Было ли это с их стороны отречением от реформ?

В некоторых случаях, конечно, действительно было. Но, скорее всего, просто получилось так, что общины стихийно превратились в механизм захвата земли. Чтобы получить свою долю в грабеже, крестьянин должен был быть членом общины, а она мало заботилась о том, кому принадлежала земля. Если перефразировать то, что сказал о банках Уилли Саттон, общины были там, где шел захват земли[638]. Возможно, в хаосе того времени общинное товарищество было особенно утешительным[639]. Любопытно, что в некоторых местах общины, отнимая землю, заплатили за нее крестьянам, купившим ее до 1917 г.[640]

Что бы ни руководило крестьянами в ходе захватов земли в 1917–1918 гг., похоже, что к 1922 г. они устали от передельных общин и увидели достоинства единоличного ведения (если не владения) хозяйства[641]. Принятый в 1922 г. Земельный кодекс РСФСР ответил на это восстановлением созданного при Столыпине механизма консолидации хозяйств: семьи получили возможность в любое время вывести свою землю из общины с ее согласия, а могли обойтись и без ее согласия, если дело происходило во время общего передела или если о выходе заявили 20 % семей. Иными словами, кодекс восстановил столыпинскую систему землеустройства, с единственным исключением: семья не могла в одиночку выйти из общины против ее желания. Крестьяне опять начали создавать единоличные хозяйства, и в Смоленской губернии, например, таковых было более 30 %[642].