– Давай, давай, умничай, Иванов! С удовольствием послушаю. Напоследок.
Андрей снова поднялся, хотя это было и нелегко, с выкрученными-то за спину руками.
– Я только одно не понимаю, Маруновский, откуда столько ненависти? Чего я тебе сделал? Неужели вся эта эпопея – из-за выбитого зуба?
Маруновский снова пихнул.
– Примитивный ты, всё-таки, Иванов. Предсказуемый до оскомины. И вся твоя жизнь примитивная и предсказуемая – дом, работа, дом, работа. Честь. Исполнительность. Самопожертвование во имя коллективного светлого будущего. – Сплюнул. – Прогнивший хлам советского коммунизма, вместо мозга.
Андрей снова упрямо поднялся.
– Странно слышать это от такого же точно простого советского мента. У тебя ведь та же самая дом-работа. С честью, правда, проблемы, это да. Но зато с исполнительностью всё в порядке – уж что-то, а задницу лизать ты умеешь.
– Я и говорю – примитивный, – снисходительно усмехнулся Маруновский. – Ты даже не видишь, что другие времена настают, не видишь, что реальная власть переходит к тем, против кого ты жопу рвёшь, не понимаешь, что дальше всё будет решать не закон, а сила и умение приспосабливаться.
– Я-то как раз понимаю. Поэтому и собираюсь до последнего драть таких крыс, как ты. Не за себя, а за будущее своих детей и внуков. Чтобы такая мразота, как ты и твоя, как ты выражаешься «реальная власть», захлебнулись собственной кровью не успев заразить совесть нормальных людей.
– Какая речь, я чуть не прослезился! Думаешь, наверное, ты герой? Жеглов* нашего времени? Нет, ты просто биомасса, Иванов! Безмозглый рабочий муравей. Вас таких сотни тысяч по всей стране. Задавишь одного, на его место тут же встаёт другой. Сегодня ты сдохнешь, завтра скорбящий Петров примет твои дела, но уже послезавтра он про тебя забудет, потому что своя рубаха ближе к телу. Не веришь? А зря. Он молодой, у него нет ещё твоих примитивных установок. – Говоря, он прохаживался перед Андреем и был похож на самовлюблённого павлина. – Я тебе больше скажу – сегодня ты сдохнешь, и завтра твои сопливые спиногрызы, которых ты так ревностно берёг от их мамашки, достанутся ей. А уже полгода они забудут кем был их папаша. Потому что помнить нечего! Был никем, сдох как никто. Биомасса. А если я захочу, то ещё через годик-другой они начнут называть папкой меня. Как тебе такой расклад, а, Иванов? Благословишь?
Андрей рассмеялся, хотя смешно вовсе не было. Эта сволочь действительно мог навредить детям, просто потому что он сволочь. Больше всего на свете сейчас хотелось просто убить его.
– Я кажется, понял в чём твоя проблема, Маруновский. В твоей гениальной башке не стыкуется одна деталь: почему я так и не отказался от сына, да?
Маруновский замер.
– Его ненавидишь за то, что он бросил тень на твою исключительную генетику, меня – за то, что я принял его таким, какой он есть, даже несмотря на его происхождение. – Усмехнулся, глядя ему в глаза. – Неприятно понимать, что ты всего лишь говно, правда же? Обычный примитивный гондон.
Маруновский рванулся вперёд, выхватывая из-за пояса ствол, жёстко упирая дуло в глазницу Андрея… А в следующее мгновение уже рухнул сам.
Андрей, зажмурив ушибленный глаз, вторым сквозь пелену набежавшей от боли слезы, наблюдал как тип в кепке ловко обшаривает карманы Маруновского в поисках ключа от наручников.
– Чего так долго-то? Ещё секунда и мозги бы вынес.
– Ждал подходящий момент, чтобы рожей своей перед ним не светить, – спокойно ответил тип и расстегнул наручники. – А кроме того, заслушался я. – Усмехнулся. – Думал, такие душевные разговорчики со злодеем только в кино бывают.
– Я, если честно, тоже. Спасибо! – Протянул руку: – Андрей. Иванов.
– Значит, тёзки мы, – усмехнулся тип в кепке, и ответил на пожатие. – Только я Медко́в.
Выбравшись из камышей, обнаружил идущего спешным шагом по обочине Мишку Босых. Обалдели оба, хотя Андрей, конечно, больше, потому что не ожидал такой удачи. Оказалось, где-то здесь уже и Олег топчется, и Генка Шевцов.
– Жив, чёрт! – крепко обняв Андрея, чуть не прослезился Харламов. – А я ни сном ни духом с выезда возвращаюсь, а мне весточку передают, куда ты рванул. Почти час назад! Один, без плана, без прикрытия! Твою мать… – схватился за голову. – Домой тебе звоню, там дед на проводе, говорит, нету тебя. Ну я тогда сразу пацанов в обойму и сюда, а тут хрен его знает, что делать без наводки-то. Темно, как у негра в кишке и тишина. То ли тебя вальнули уже, то ли ты ещё куда рванул. Так и поседеть раньше времени можно!
– По-другому было нельзя. И то в последний момент успел, чуть протянул бы, хрен бы что выяснили, Маруновский уже этой ночью хотел концы рубить. Но я, если честно, был не один. Мне тут ребята афганцы здорово помогли. Но это только между нами, они просили их не светить.
– Ну ты даёшь, Андрюх! Да какой с тебя участковый – оперюга ты конченый! Ну-ка, дай гляну… – Осмотрел разбитый висок и стремительно затекающий глаз. – В больничку бы тебе, похоже, шов накладывать придётся. Да и фонарь, конечно, знатный намечается. И вообще, где этот Маруновский, гад, дай я ему хоть напоследок почки помну!