– Я знаю, доктор, все ваши уловки. Сейчас вы начнёте манипулировать мной через эти свои, испытанные практикой методы подавления… Не выйдет! Я посмню ваши слова о том, что внимание человека должно быть включено постоянно, чтобы хорошие психоаналитики, вроде вас, не смогли убедить его в больших перспективах совершенно бесперспективного занятия… И, к слову сказать, я вовсе не убеждена, что вы так же великолепно знаете физиологию женщины, как ваш психоанализ. Вам известно, что наиболее опасной стадией является первая половина беременности. При заражении велик риск того, что ребёнок родится с различными уродствами. Никакая работа того, конечно же, не стоит…
– О каком заражении вы говорите, Люси? Я не понимаю…
– Вы прекрасно понимаете, о чём я… и о ком! – она выставила вперед ладонь, заставив Джозефа замолчать. – Здесь я ежечасно подвергаюсь воздействию психических микробов… Тут за день такое повидаешь… – её невидящий взгляд заскользил по шеренге стеллажей с папками, которые выстроились вдоль стены. – А моё хрупкое тело не покрыто непробиваемым панцирем, коим обладаете вы, – она подняла правую руку и вытянула вверх указательный палец, – чтобы наставлять на путь истинный самоубийц и маньяков южного Квинса, вроде этого вашего Томаса Па-тис-со-на, – он слышал её медленное, по слогам, произношение фамилии и увидел, как взметнулся вверх ещё один её палец. – Развратников и мазохистов с Лонгвуд-авеню вроде Джеймса Хам-ме-ра или Дороти Фокс с их потаёнными сексуальными желаниями: «О, я дрянная девчонка, доктор Уилсон, и ничего не могу с этим поделать».
Презрение не сходило с её лица, а рот кривился в брезгливой гримасе, пока она передразнивала его пациентов, старательно пытаясь подражать их манерам. Такую Люси он ещё не знал. Молодая женщина между тем подняла вверх свой третий палец:
– Ну и всяких там любующихся собой нарциссов, психопатов и мрачных меланхоликов Манхэттена наподобие Чарлза Клу-ни и, конечно, Эндрю Ро-бин-со-на. Особенно Эндрю Ро-бин-со-на… Не припомню, говорила ли я вам, что он, уходя отсюда в последний раз, посмотрел на меня так, словно готов четвертовать, затем наклонился к самому лицу и зашептал на ухо: «Чёрт подери вас с вашим мозгоправом. Это не конец, детка! Мы ещё встретимся… В моём распоряжении имеются средства, которые будут иметь для вас обоих самые тяжёлые последствия»… Мне, знаете ли, не привыкать, доктор Уилсон, но выходка этого сумасшедшего шокировала меня…
Так вот оно что! Эндрю Роббинсон. Услышав имя бывшего пациента, лицо Джозефа передернулось от неприятных воспоминаний и что-то задрожало около его губ, словно он нечаянно коснулся оголённого провода и получил чувствительный удар электрической силой. Вот, стало быть, в чём дело.
Эндрю Роббинсон посещал четыре сеанса в неделю в течение полугода и был сложным и неприятным во всех отношениях пациентом. Толстый, обрюзгший, малоподвижный мужчина сорока пяти лет (они с Уилсоном оказались почти ровесниками) в помятом костюме, с опухшим желтоватым лицом, причём его левое ухо было заметно больше правого, что привлекало внимание к его довольно несуразной внешности.
– Я беспокоюсь по поводу всего, доктор, – это была, кажется, первая фраза, которую он высказал, как только занял место в кресле пациента.
– Хотите поговорить со мной об этом? – начал Джозеф, стремясь разговорить клиента.
– Я очень боюсь птиц, особенно голубей, и стараюсь избегать встречи с ними. Они вызывают у меня панический страх…
– А что же такого страшного вы находите в птицах, мистер Роббинсон?
– Меня могут склевать…
– Склевать? Мистер Роббинсон, я постараюсь помочь вам осознать, что вероятность причинения вам вреда птицей крайне мала. Пернатые сами опасаются людей и практически никогда не нападают первыми, если только не защищают своё гнездо от вторжения…
– Но меня они хотят склевать. А ещё будят во мне жуткое чувство отвращения.
– Да? Почему же?
– Для меня они – как летающие крысы – переносчики грязи и инфекций. Раньше я пугался только пролетающего мимо голубя. Теперь же все ухудшилось: меня раздражает, даже если вижу их в парке мирно клюющими свой корм. Вот и сегодня, проходя через Центральный парк, я спугнул голубей. Шумно хлопая крыльями, птицы недовольно взмыли вверх. Я уже было успокоился, но оказалось, что далеко они не улетели, а принялись описывать круги над моей головой. И вскоре спикировали вниз и возобновили пиршество. Они хрипло каркали…
– Но голуби не каркают, мистер Роббинсон. Они воркуют… или курлыкают, если хотите. Это милые, прекрасные и безобидные создания…
– А те каркали… Мне показалось, они издеваются надо мной. И налетали друг на друга, ссорясь из-за добычи.
– Это то, зачем вы пришли ко мне, мистер Роббинсон?
– Нет! Разумеется, нет, доктор! У меня есть множество причин для беспокойства. Вы ведь слышали про таяние ледников Гренландии? – он удивленно приподнял брови. – Если это правда, то человечество останется без пресной воды. А что будет с океаном, если растает Антарктида? Сколько стран уйдёт под воду?