Я, со своей стороны, полон решимости приложить все усилия для укрепления мира между нами, и именно в этом духе я выражаю надежду, что нам еще удастся достичь соглашения, которое сделает честь нашим двум народам.
Когда я передал письмо, Садат спросил меня, кто это придумал. Я признался, что это моя идея. Затем он спросил: "Это они написали? Это еще важнее". Я честно ответил, что письмо было составлено Рабином. На следующий день Садат попросил о встрече со мной наедине и дал следующий устный ответ:
Я считаю, что власть больше никогда не будет играть роли в отношениях наших двух народов. Я постараюсь справиться с арабским народом, как Рабин справляется с израильским народом. Моя решимость - добиться окончательного отхода к согласованным линиям только мирными средствами. Если после подписания этого соглашения будет собрана Женевская конференция, я не трону это соглашение и ничего не изменю между нами в Женеве. Заверьте Рабина с моей стороны, что я не мечтаю решить этот вопрос в Женеве. Какими бы ни были проблемы, я не буду применять силу. Я буду готов встретиться с Рабином, когда закончится израильская оккупация египетской территории.
Теперь на столе лежала концепция еще одного вывода израильских войск, на этот раз за пределы перевалов в центральной части Синая. Взамен Рабин ожидал египетской декларации о незалежности. Тогда возникла проблема с формулой "кусок земли за кусок мира": а именно, мир был не таким делимым, как земля. Садат не был готов объявить о полном прекращении военных действий, но он был готов согласиться воздержаться от определенного перечня воюющих действий. Шаги к миру, которые Египет должен был предложить для вывода израильских войск за пределы пропускного пункта, оказались спорными в Израиле и должны были быть не просто эмоциональной фразеологией. В той мере, в какой это можно было сделать с помощью слов, нельзя было представить себе более убедительной гарантии против кошмаров Израиля, чем общение Садата с Рабином при посредничестве Америки. Но еврейская история учит, что одни лишь заверения не страхуют от трагедии; хрупкость человеческих замыслов требует юридических или конституционных положений для обеспечения их действенности.
Соглашение должно было быть одобрено израильским кабинетом министров и парламентом, где Рабин, как и все его предшественники, обладал лишь крошечным большинством - 65 из 120. Разногласия внутри кабинета министров, особенно со стороны министра обороны Шимона Переса (впоследствии - главного голубя Израиля, но в то время - сторонника жесткой линии), могли поставить под угрозу любой мирный план.
К марту 1975 года проект договора уже существовал. Но он все еще содержал неясные элементы, которые необходимо было уточнить, особенно в отношении состояния воинственности. 18 марта, в ответ на возражения Рабина, Садат и Фахми обязали Египет не применять силу даже в случае срыва мирного процесса. Садат также пообещал, как Израилю, так и в письме американскому президенту, не нападать на Израиль при условии, что Израиль даст такое же обещание в такой же форме Египту. Садат однозначно согласился с тем, что перевалы на Синае, с которых Израиль уйдет, будут контролироваться силами ООН, а не передаваться Египту.
Тем не менее, израильский кабинет еще не был готов принять то, что до войны 1973 года считалось бы исполнением их желаний. Игаль Алон, министр иностранных дел, вообще выступал против переговоров с Египтом, предпочитая переговоры с Иорданией по поводу Западного берега. Министр обороны Перес, давний соперник Рабина, продолжал отстаивать жесткую линию, категорически отвергая идею отказа от контроля над Синайским полуостровом в обмен на что-либо, кроме явного обязательства о невоинственности.
Поскольку Садат считал, что он не может официально пообещать прекратить военные действия без разрыва связей Египта с арабским миром, израильские переговорщики искали замену в виде множащегося списка непредвиденных обстоятельств. Таким образом, Садат мог по пунктам изложить суть "мира", не используя при этом саму фразу.
В итоге эти части мира оказались недостаточными для получения ожидаемого участка земли. Опираясь на эти нюансы, переговоры сорвались в конце марта 1975 года. Шаттл был поставлен на паузу. Это была, как сказал мне Рабин, "греческая трагедия".